Наконец прозвучала команда.
— Господа юнкера!..
Юнкера проснулись, повскакивали на ноги, выстроились как на смотр, подравняв носочки. За ними, вразнобой, встали студенты. Сбоку, прикатив, поставили рядком пулеметы — пять со снятыми щитками «максимов».
— Господа!.. Выступаем через пять минут.
— Всем получить боеприпасы.
— Командиров прошу ко мне!..
Все разом пришло в движение. С принесенных деревянных ящиков сбили прикладами крышки, ссыпая в подставленные пригоршни и фуражки винтовочные патроны. В отдельной очереди получали гранаты.
— Господа, господа, мне недодали! — обиженно кричал какой-то гимназист.
Получившие патроны вставали в строй.
Роты, извиваясь серыми змеями, вытягивались в ворота.
— Ша-агом...арш!..
Мишель тоже встал в последний ряд, между каким-то студентом и кадетом. Кадет — совсем еще мальчик — был напряжен и торжественен, он старательно тянулся и впечатывал каблуки в мостовую, отчего его большие оттопыренные уши вздрагивали.
«Черт знает, кто у них воюет! — удивлялся, косясь на него, Мишель. — Где же офицеры, солдаты, наконец?!»
На площади разделились на несколько колонн.
Рота Мишеля быстрым маршем спустилась к храму Христа Спасителя и, обогнув его, залегла, окопавшись вдоль набережной Москвы-реки.
Меж зубцов стены иногда мелькали какие-то неясные фигуры, но никто не стрелял ни с той, ни с другой стороны. Наверное, штурм должен был случиться не здесь.
Лежали долго, зябко кутаясь в пальто и шинели. С мокрой земли, пробирая до самых костей, тянуло холодом. Известно ничего не было... Наконец где-то справа, со стороны Красной площади, донеслись звуки боя — частая перестрелка, взрывы ручных гранат.
Но все быстро стихло.
Скоро прибежал запыхавшийся юнкер.
— Наши-то на площади на солдат-двинцев наткнулись, потребовали оружие сдать, а те — ни в какую. Так пришлось стрелять! Человек пятьдесят их на месте положили!..
Ночью было тихо. Юнкера, сменяя друг друга, бегали греться в ближайшие подъезды и к кострам, которые разложили под Каменным мостом, наспех разломав несколько заборов.
Назавтра все ожидали большого боя.
Но никакого боя так и не случилось, потому что «назавтра» стало известно, что Кремль пал. Без боя.
Все радостно потянулись на Красную площадь.
Мишель, упросив командира выделить ему в подчинение нескольких гимназистов, поспешил вперед.
— Ах Рябцев, ах умница!.. — рассказывал ему на ходу молоденький кадет.
— Кто такой Рябцев? — переспросил Мишель.
— А вы разве не знаете?.. Командующий войсками Московского округа. Он ведь что удумал — он коменданту Кремля Берзину объявил, что Военно-революционный Комитет арестован и весь город теперь в его руках, пообещав, что, если тот сдаст Кремль, распустит всех по домам! Так большевички поверили — открыли Боровицкие ворота!..
И верно, Боровицкие ворота были настежь!
Мишель вошел в них, и никто его не остановил.
Он прямиком прошел к Арсеналу, где под охраной юнкеров толпились солдаты, человек, пожалуй, пятьсот — почти весь сдавшийся гарнизон Кремля. Все они были без оружия и без ремней. Кто-то сидел на земле, кто-то стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Солдаты в большинстве своем были в возрасте, годясь охранявшим их юнкерам в отцы, отчего поглядывали на них насмешливо.
— Кто они? — спросил Мишель у какого-то офицера.
— Кажется 56-го пехотного полка, — ответил тот. — Сплошь — мужичье!..
Хотя такие мобилизованные из деревень мужики на фронте были лучшими солдатами — воевали, как хозяйство вели: спокойно, обстоятельно, что ни скажешь — сделают.
Мишель подошел ближе. Краем уха услышал разговор.
— Чего нас держать-то здесь, народ смешить?.. От-пущать надо-ть, коли обещали! — спокойно рассуждал пожилой солдат.
— И то верно! — поддержали его.
— Слышь-ка, парень, чего молчишь? Как тебя звать-то? — спросил солдат, обращаясь к близко стоящему юнкеру.
Тот насупленно молчал.
— Ага, как же, ответит он тебе — держи карман ширше! — хохотнул кто-то. — Они ведь, сразу видать, из барчуков!
Юнкер вспыхнул, и вдруг, отойдя на шаг и скинув с плеча винтовку, уставил ее в солдат.
— Молчать! — крикнул он, срывая голос. — Молчать!.. Арестованным говорить запрещено!
— Ох — спужал! — усмехнулся пожилой солдат. — Прямо спасу нет! Счас порты со страху спачкаю!
Окружавшие его солдаты дружно заржали.
— Меня германец, почитай, три годка ерапланами да газами пужал — никак спужать не смог!..
На шум подбежал офицер.
— В чем дело, юнкер? — строго спросил он.
— А чего они, чего... обзываются! — пожаловался юнкер.
И солдаты снова обидно заржали.
Они были явно довольны исходом дела — тем, что живы, что не на фронте и что не пришлось воевать здесь, в Кремле, потому как дело неожиданно разрешилось без кровопролития, миром, и теперь им скоро можно будет ехать домой!
— Прекратить... смех! — рявкнул офицер.
С ним уже, на всякий случай, не пререкались. Только кто-то вполголоса недовольно проворчал:
— Иш чё раскричался, ваше бродие... На фронте бы мы его враз укоротили!
— Кто... сказал?!
Крикнул, побелев и привстав на носках, офицер.
Но ему не ответили. Только пожилой солдат неспешно встал и, шагнув в сторону, скрылся, пропал в толпе серых шинелей...
Но теперь Мишелю было не до пленных, он здесь не для того оказался. Предъявив бумагу, он попросил указать ему на коменданта Кремля. Того стали разыскивать, выкликая фамилию.
Ожидая, Мишель отошел к стоящим поодаль офицерам. Услышал разговор.
— Как же так, господа?.. Вы что — серьезно?
— А что, милостивый государь, прикажете делать?.. Если их теперь отпустить — они ведь к большевикам непременно побегут и станут наших юнкеров стрелять. Или, вы думаете, они в деревни к Дунькам своим поедут? Как же... они ведь все тут распропагандированы.
— Да-да — верно. Надо бы их в казематах запереть!
— Такую-то ораву? Да они все запоры порасшибают! А ну как большевики нынче ночью штурм начнут и эти нам в спину ударят? Вы что, поручик, кто ж в своем тылу таких головорезов держит?!
— Но мы обещали...
