– Инспектор, вы бы сказали, что это незаконное вторжение на охраняемую территорию. Вы бы и сами не полетели и мне не дали. А чем кончаются ваши официальные запросы, нам обоим известно…
– Чтоб больше никакой самодеятельности! – заревел он.
Я пообещал, хотя в душе понимал, что сдержать обещание мне не удастся.
Кате удалось уговорить одного из соседей Виттенгера перебраться в другой номер. Охранники турбазы установили камеры слежения, выведя изображение на экран в номере Виттенгера и на его же комлог. Следить, чтобы все было как надо Виттенгер поручил мне, поскольку сам он мало смыслил в подобной аппаратуре.
– И никаких с глазу на глаз, – предупредил он меня.
Рунд то куда-то исчезал, то буквально лез мне под руки, но ревнивый Виттенгер зорко следил за тем, чтобы мы не оказались наедине.
Пока шли все эти приготовления, Бенедикт оставался в нижней гостиной под присмотром двух охранников – местного и из Центра. Шишка крутилась возле него, смазывая раны и налепляя пластыри. Охранники сначала ее отгоняли, но в конце концов сдались. Если Шишке что-то надо, она этого добьется. Потом к Шишке присоединился Цанс. Профессор успокаивал любимого ученика и ругал охранников за бесчеловечность. Однако он не обладал ни Шишкиным обаянием, ни изворотливостью, поэтому был вытолкнут из гостиной без лишних церемоний.
Я замети, что бывшие научные оппоненты – Цанс и Рунд – делают вид, что впервые слышат друг о друге. Я посоветовал Цансу продолжать в том же духе и не лезть к Рунду с разговорами о темпоронах. Рунда беру на себя, сказал я ему.
С вопросом «Что случилось?» ко мне то и дело подходили постояльцы. Я всем отвечал, что поймали живого моролинга, и он теперь будет жить с нами. В мгновение ока в коридор третьего этажа набилось человек пятьдесят.
«Зачем вы его в такую тесноту суете, – возмущался народ. – На шестом этаже есть пустые люксы».
Рунд мои слова опровергал, но ему никто не верил. Толпа мешала мне работать, и я сказал, что моролинга сейчас держат в нижней гостиной. Постояльцы, давя друг друга, ринулись туда. Мне очень хотелось пойти следом и посмотреть, чем кончится дело, но шло тестирование, и я не мог отлучиться ни на минуту.
Когда я тестировал камеру напротив двери в импровизированный изолятор, на дисплее моего комлога возникли позывные авиабазы «Ламонтанья».
Я ответил. Работал только аудиорежим.
– Никаких имен. Узнали? – и говоривший для верности заржал.
– Узнал. Откуда у тебя этот номер?
– В одной большой железной штуке, которую ты от меня получил, есть маленький ящик, в котором ты малость наследил. Понятно?
– Как не понять! Гость все еще у вас?
– Свалил. Я что звоню, с тебя причитается.
– Сколько?
– Мы люди простые, в ваши игры мы не играем. Но ты бы знал сколько нервов…
Сзади подкрался Виттенгер. Я поторопил:
– Говори быстрее, сколько…
– Плюс пятьсот.
– Получишь.
– Ты классный мужик, с тобою приятно…
Я его отключил, так и не узнав, что он нашел во мне приятного (кроме денег).
– С кем говорил? – поинтересовался Виттенгер – И чего «сколько»?
– С Шишкой, ее похитили и требуют выкуп. Сторговал до пятисот.
Инспектор выругался и отошел. Потом его позвали разгонять толпу.
Возле нижней гостиной кипели страсти. Ни Катины увещевания, ни грозные окрики инспектора не возымели никакого действия. Охранники держали двери с той стороны и открывали только на условный стук.
Двери в гостиную представляли собой две рамы с матовым стеклом. Узкая – сантиметр шириной – полоска по периметру рамы была прозрачной, но только на первый взгляд. Очередной любопытный постоялец первым делом бросался к этой прозрачной полоске, смотрел в нее и убеждался, что стекло имеет внутренние грани, поэтому кроме ледяной мозаики ничего не видно.
Кто-то из туристов кинул идею, что нужно выбрать представителя и добиться, чтобы представителя пустили внутрь. В качестве представителя предложили Брубера, как человека известного и достойного. Но кто-то крикнул, что писателям верить нельзя. Толпа загудела, находя очередные доводы против кандидатуры Брубера.
«Он не отличит моролинга от моей бабушки!», – кричал чей-то внук. Брубер посочувствовал внуку, что у него такая бабушка.
«Если он выйдет живым, то там не настоящий моролинг», – высказал суждение кто-то из тех, кто читал роман. Наконец, порешили, что Брубер должен идти вместе с Цансом, обладающим большим научным авторитетом.
Цанс сказал, что такой ерундой он не занимается, и пусть идет Брубер. Брубер согласился идти, но не согласился с неявным утверждением, что он занимается ерундой, хотя Цанс, разумеется, не имел в виду ничего такого. Дабы доказать Бруберу, что он ни на что не намекал, Цанс пошел вместе с ним. Их впустили, но назад к народу они не вернулись. Минут десять представителей ждали, потом охваченный беспокойством народ начал ломать двери. Тут двери сами распахнулась, и пара представителей поклялась на туристическом буклете, что моролингов в гостиной нет, не было, и не будет.
Им поверили почти все, однако мало кто поверил, что моролинга не следует ожидать где-нибудь в другом месте. Часть толпы вернулась в коридор третьего этажа, наибольшие энтузиасты уселись на пол у дверей в нижнюю гостиную и сказали, что никуда не уйдут, но большая часть постояльцев, повздыхав от разочарования, разошлась по своим делам.
Во всей этой суматохе Виттенгер утратил бдительность и получилось так, что он находился внутри гостиной, а я и Рунд – снаружи. Мы с ним столкнулись у дверей, когда толпа ожидала возвращения Брубера и Цанса.
– Какой у них условный стук? – спросил я Рунда.
– Может лучше поговорим здесь, – предложил он.
– Пойдемте на смотровую галерею. Виттенгер станет искать нас там в последнюю очередь.
Мы поднялись на четвертый этаж. На смотровой галерее было пусто, свет – притушен, окна черны и полны звезд.
– Кто вас прислал? – спросил он.
– Никто. Я представитель свободной прессы, охотник за убийцами. В ценах закрытия на день вылета с Фаона, голова убийцы Чарльза Корно стоила полмиллиона. Полагаю, с того времени цены сильно выросли. А вы как думаете?
– Думаю, что в таком тоне разговор у нас не получится.
– Предложите свой.
– Правильно ли я вас понял, что Чарльз Корно – это имя того человека со снимка?
– Правильно. Четвертого июля Чарльз Корно был убит в его собственном доме. Вы в тот день находились в Фаон-Полисе.
– Я его не убивал.
Если бы за нами наблюдало сто психологов-физиономистов, то пятьдесят из них высказалось бы за то, что Рунд не врет. Другие пятьдесят дали бы голову на отсечение за то, что на совести Рунда по меньшей мере дюжина убийств – настолько приятна была его улыбка, последовавшая за ответом «я его не убивал».
