Она не собирается проходить мимо него.
— Привет, — наконец произносит Хеннинг.
— Привет.
Они таращатся друг на друга, ожидая, кто заговорит первым.
— Я прочитал сценарий, — сообщает он, хотя и знает, что ей об этом известно. Анетте кивает.
— И я показал его полиции.
— Да, понятно.
— Они уже говорили с тобой?
— Нет. Пытались, но я не отвечала на звонки.
Он поднимает на нее глаза.
— Почему?
— Желания не было.
Она произносит это спокойно, без каких бы то ни было угрызений совести. Хеннинг изучающе смотрит на нее.
— Но я собиралась поговорить с ними сейчас.
— Да? И почему же? Почему сейчас?
— Потому что думаю, что знаю, кто убил Хенриэтте.
Анетте говорит очень тихо. Хеннинг нетерпеливо делает шаг ей навстречу.
— Кто же?
Он слышит, как дрожит его собственный голос. Анетте оглядывается по сторонам, словно желая убедиться, что они одни. Это не так. Но все находятся на таком расстоянии, что не могут слышать, о чем они говорят.
— Стефан Фолдвик, — шепчет она. Хеннинг дышит так громко, что сам слышит свое дыхание. Анетте внимательно разглядывает его, пока он обдумывает ее слова.
— Почему ты так считаешь?
— Вы прочитали сценарий? — спрашивает она.
— Да, и что?
— Тогда нетрудно понять.
Она не вдается в дальнейшие разъяснения. Хеннинг погружается в раздумья.
— Семья Фолдвиков — это семья Гордеров. Из сценария.
Он произносит это полувопросительно-полуутвердительно. Анетте кивает.
— Ингве изменял жене с Хенриэтте?
Анетте снова оглядывается по сторонам и только после этого кивает. Взгляд ее совершенно серьезен.
— Наверное, Стефан узнал об этом.
— Каким образом?
— Точно не знаю. Может быть, он нашел сценарий у себя дома, а может, увидел его в папином компьютере. Понятия не имею.
— Ингве не получал сценария, — говорит Хеннинг. Анетте бросает на него быстрый взгляд.
— Это он вам сказал?
— Да, — признается он сконфуженно, отчетливо понимая, что в этой истории концы не сходятся с концами. — А еще кто-нибудь из колледжа читал сценарий?
— Нет.
— Ни артисты, ни статисты?
— Мы хотели сыграть сами и сейчас собирались снять только первые сцены. Остальное мы должны были снять в течение осени, поэтому никому другому сценарий не показывали. Пока не показывали.
Хеннинг кивает и размышляет дальше. Ингве соврал. Он получил сценарий. Это единственное логичное объяснение, которое Хеннинг может найти, поскольку у Стефана оказалась копия этого сценария. Может быть, Ингве понял, что правда о его измене в один прекрасный день выплывет наружу, и поэтому решил рассказать обо всем своей семье. И возможно, после этого Стефан нашел сценарий среди вещей отца или попросил у него почитать.
Это может означать, что подозрения Анетте насчет Стефана небезосновательны, что он убил Хенриэтте за то, что та разрушила его семью и хотела унизить их еще больше, сняв об этом кино. Но Стефан уже мертв: либо сам лишил себя жизни, либо ему кто-то помог. И это многое меняет, продолжает Хеннинг цепочку размышлений. Но кто мог быть заинтересован в смерти Стефана? С другой стороны, у молодого парнишки могли быть тысячи причин того, чтобы расстаться с жизнью, никак не связанных ни с «Шариатской кастой», ни с Хенриэтте, ни с Ингве. Кроме того, существует еще одна возможность, которой он пока не уделил своего мыслительного внимания: вполне вероятно, что Стефан умер от естественных причин.
Голова у Хеннинга начинает идти кругом. Он знает, что ему не следует обсуждать это с Анетте, но больше не с кем, а ему обязательно надо поделиться с кем-нибудь своими мыслями, причем именно сейчас, когда их так много.
— Вы когда-нибудь обсуждали свой сценарий с Ингве?
— Хенриэтте наверняка обсуждала, но я никогда не присутствовала при их встречах по этому поводу, если вас это интересует.
— Как ты думаешь, они говорили об истории Гордеров?
— Представления не имею.
— Довольно грубо выставлять собственного любовника в подобном свете.
Он произносит эту фразу так, что она звучит и как вопрос, и как утверждение. Анетте фыркает.
— Вы что, думаете, это сделал Ингве?
— Нет, не обязательно.
— Вы не знаете Ингве. Он такой славный.
— Такой славный, что помог Хенриэтте найти опцион на ее художественный фильм?
Анетте улыбается. На самом деле Хеннинг впервые видит, как она улыбается.
— Да, и поэтому Хенриэтте подпустила его к себе, как мне кажется.
— Это было только один раз? То есть об отношениях речь не идет?
Она отрицательно качает головой, сдерживая смех.
— О нет.
Анетте не поясняет. Он не настаивает. Он работает не в желтой газетенке.
— Ее парень узнал об этом?
— Махмуд? Нет, не думаю.
— Как бы он, по-твоему, отреагировал на ваш фильм? Считаешь, он не подумал бы, что Мона, то есть Хенриэтте, возможно, изменяла своему любимому и в реальной жизни? Ведь все остальное соответствовало действительности?
— Не знаю, — отвечает Анетте. — Теперь это все равно неважно.
— Но разве Хенриэтте не задумывалась об этом, когда писала сценарий? Вы это не обсуждали?
— Ну, мы…
Она задумалась. Мыслительный процесс не завершается развернутым ответом.
— В общем, Хенриэтте совершенно спокойно использовала своего парня в качестве прототипа героя, которого все обводят вокруг пальца? Тебе бы понравилось, если бы твой парень так с тобой поступил?
— Нет у меня никакого парня.
— Нет так нет. Но ты понимаешь, о чем я говорю.
— Ну да. Может, Хенриэтте и разговаривала с Махмудом об этом, мне-то откуда знать? Может, она объяснила ему, что не стоит воспринимать все буквально, что мы не считаем его идиотом, которого надо убрать с наших улиц. Я понятия не имею.
Она равнодушно пожимает плечами.
— Он сторонник законов шариата и худуда? Об этом тебе что-нибудь известно?
— Ни за что бы не подумала.
— Так что Яшид из сценария — это не фанатичный мусульманин-фундаменталист?
— Нет.
— А почему тогда вы забили Мону камнями? И разве для того, чтобы подвергнуться избиению камнями в соответствии с законами шариата и уложениями худуда, не надо исповедовать ислам?
