уселся на скамейке и придвинулся к молодежи. Ему явно надоел выросший между нами и ими барьер, и он попытался его сломать.
– В Тоурсмёрк, – ответил кто-то. Остальные едва взглянули на нас.
– А, да, мы тоже. А кто-нибудь из вас пойдет через Фиммвёрдюхаулс?
Тут уже все головы повернулись к нему, кто-то смотрел с любопытством, кто-то с недоверием.
– Нет, погода для этого плоховата. Мы в Тоурсмёрке сядем на автобус. А если вы собираетесь на Фиммвёрдюхаулс, вам понадобятся еще палки. – Их кружок снова сомкнулся, послышалось хихиканье. Мот вернулся к нам.
– Не переживай, дружище, ты их, наверное, напугал своими зубами – ты теперь выглядишь как настоящий головорез.
– Но я просто хотел поговорить.
– Забудь о них, приятель, лучше поешь.
Мы шли так долго, что пачка макарон и кусочек охотничьей сосиски, уцелевшей в рюкзаке еще с Рейкьявика, показались нам потрясающим итальянским блюдом, достойным мишленовской звездочки. Вскипела вода для третьей по счету чашки чая, и мы все вместе съели пакетик изюма в шоколаде, надеясь, что он достаточно мягкий и не лишит Мота оставшихся зубов.
Молодежь у дальнего стола загалдела и плотнее обступила Эрика, который как раз доставал из рюкзака очередной пакет с продуктами. Пока я натягивала дождевик, он раздавал всем маленькие пакетики какой-то травы – видимо, орегано, – а затем компания медленно разбрелась по своим палаткам. На кухне остался Эрик – он сидел, прислонившись к опоре палатки, а девушка в красных брюках растянулась на скамейке, положив голову ему на колени. Конечно, и как я раньше об этом не подумала? Они все смотрят ему в рот ради его приправ. Разумеется, спустя какое-то время сухой паек ужасно надоедает; щепотка орегано вносит какое-то разнообразие.
Девушки-инженера по-прежнему не было видно.
Лангидалур
Сжавшись от боли, я лежала у самого входа в палатку. И когда я уже запомню, что если мы ставим палатку на склоне, то мой спальник непременно соскальзывает к нижнему ее краю? Было темно, хоть выколи глаз, сквозь полог палатки не проникал ни один луч света, но колени Мота у меня под головой и боль в тазобедренном суставе недвусмысленно намекали на истинное положение дел. Почему только Мот никогда не соскальзывает вниз по холму? Потому что его удерживает на месте вес или потому что он лежит совершенно неподвижно, а я всю ночь кручусь? Он глубоко спал и слегка постанывал с каждым выдохом. Либо он испытывал боль и мозг фиксировал ее даже во сне, либо этот звук был предвестником полноценного храпа. Извиваясь, как змея, я всползла вверх по холму, все суставы при этом пронзила острая боль. Лежа в абсолютной темноте, я изобретала конструкцию самонадувающихся ковриков, которые цеплялись бы за нейлоновое дно палатки, и липучек, которые не давали бы спальнику сдвинуться с места даже на самом крутом холме. Стоны не превратились в храп, а продолжались, как тихая жалоба на боль. В течение дня Мот мог пытаться убедить меня, что справляется, но во сне ему было не обмануть меня. Действительно ли я заметила перемену в его движениях вчера или мне просто хотелось так думать, надеяться на чудо, как на юго-западной береговой тропе, даже зная, что за такое короткое время оно недостижимо? По палатке забарабанил дождь, громоподобный ливень, который с шумом обрушивался с нейлоновой крыши. В темноте я нащупала дождевик и натянула его на Мота.
///////
Со стоянки Эмструр мы уходили под лучами теплого солнца, последствия утреннего ливня высыхали на глазах. Мы поднялись из лощины. С высоких гор, покрытых тяжелыми шапками снега, дул свежий прохладный ветер.
– Какой нынче день?
– Я не уверен. Воскресенье? – Мот взглянул на часы, чтобы свериться с календарем.
– Получается, зима пришла раньше времени?
– Что?
– Она должна была прийти сегодня, в воскресенье, но, судя по снегу, пришла прошлой ночью.
Как только исландцам удается так точно предсказывать времена года в стране, где погода будто исходит из самой земли? Да еще настолько точно, чтобы подгонять под эти предсказания расписание автобусов? Может быть, триста пятьдесят тысяч постоянных жителей острова сохранили таинственную связь со стихиями природы? Возможно, даже обитатели Рейкьявика способны по одному взгляду на серую воду определить на горизонте холодный фронт. Не исключено, что, подобно своим предкам, викингам, когда-то бороздившим эти моря на драккарах, они сохранили на генном уровне способность ощущать малейшее движение облаков в небе, любую перемену ветра. Или же дело все в том, что из-за вулканической активности эта местность геологически и метеорологически изучена лучше любого другого куска камня на нашей планете, и поэтому сводки погоды здесь идеально точны.
Задыхаясь, я остановилась на тропинке, усыпанной скользкими, сыпучими камнями, и обернулась посмотреть на долину сажи и реку, которую мы только что перешли. Мимо меня прошли Мот и Дейв, непринужденно болтая о жизни бойскаутов и наградных значках за умение разжигать костер. За ними размеренно прошагала Джули, воплощение упорства. Все они взобрались на насыпь впереди, перевалили за ее зубчатый край и исчезли. Одна-одинешенька на открытом всем ветрам склоне горы, я была одинаково близка и к тем, кто сейчас раскладывал припасы для обеда на плоской насыпи, и к леднику, который прошел по этой долине тысячи лет назад, придав ей форму желоба. Или к оленям, которые когда-то, в прошлой жизни, спели нам свою песню на склоне холма у озера Туат, или к зеленым камушкам, которые мы подобрали на пляже в заливе на задворках океана. Все эти моменты со всей их остротой и значительностью ощущались в воздухе, который плыл над равниной, подталкиваемый рекой. Под непрерывный фоновый рев потоков воды и воздуха возникало чувство, что земля движется вне времени. Я читала доводы в защиту того, что времени не существует, его изобрел человеческий ум, чтобы как-то оценивать происходящие перемены. Если это правда, то на том каменистом склоне я оказалась вне времени, все на свете существовало одновременно и ничего не пропадало, все лишь приобретало новые формы.
Поразительно, что даже спустя полвека после того, как бойскауты приколют новые наградные значки к своим зеленым форменным свитерам, эти вещицы продолжают играть в их жизни огромное значение. Оставив позади неподвластную времени долину, я услышала, что разговор о значках продолжается, как будто их выдали только вчера и с тех пор не прошло никаких пятидесяти лет. Мот сидел на плоском камне, уже с кружкой супа в руках. Он болтал так же спокойно, как после обычной прогулки в парке, как будто жизнь едва коснулась его и он был
