долларов, о которых я думал вначале, и никто об этом не догадывается. «Это касается только меня», – говорю я себе, убеждая самого себя в своей правоте. Теперь я понимаю почему. Тогда я боялся, что другие, узнай они об этом, захотят использовать меня. Но главное, я чувствовал себя неловко при мысли, что у меня так много денег, а у моих родителей за душой ни гроша. Правда, если бы тогда мне сказали, что глубоко внутри я проживаю такие страхи, я бы рассмеялся… Надо же, какая неожиданность! А я-то думал, что обманываю себя только в вопросах личной жизни!
Я уверен, что мои родители ни в чем не нуждаются, и тем более в деньгах. «Зачем им вообще деньги в их-то возрасте?» – спрашивал я себя для успокоения совести. Чем в большем изобилии я живу, тем реже вижусь с родителями: у меня нет времени ездить к ним в гости. А о том, чтобы пригласить их к себе домой, я вообще не думаю: они кажутся мне слишком старыми для дальних поездок. Да у меня просто талант решать за других! Из всего, за чем я наблюдаю, это самая яркая моя черта. И мне не терпится узнать, что делать, чтобы вести себя иначе.
В офисе страховой компании мой начальник разочарован новостью о том, что я собираюсь увольняться. Но он не удивлен моим решением, ведь он очень ценил меня как работника, всегда отмечал мой потенциал. «Это нормально, что ты хочешь летать на своих собственных крыльях», – говорит он. В качестве премии по случаю моего увольнения и в качестве благодарности за десять лет моей преданной службы он предлагает мне процент от продаж агентов моей команды на протяжении ближайших шести месяцев. Я тронут этим и признателен ему. У нас с ним всегда были хорошие отношения, и я знаю, что снова могу вернуться работать в эту компанию в любое время, если мне это понадобится. Это меня успокаивает.
Какое счастье снова присутствовать на том памятном торжестве, которое мои коллеги организовали в мою честь накануне моего ухода! Вся команда страховых агентов, несколько директоров других отделов и мои начальники подготовили для меня сюрприз. Моему удивлению не было предела, когда на пороге появилась Мона. Я потрясен таким дружелюбием и уважением. Шампанское льется рекой, и каждый произносит небольшую речь, желая отблагодарить меня за помощь. Каждый говорит о том, что больше всего ценил во мне, и этого очень много – от оказываемой мною поддержки до нововведений, сделанных благодаря моему содействию. Начальство, в свою очередь, подчеркивает ценность моих новаторских идей, а особенно мою страсть к вызовам. В завершение они дарят мне от имени всего коллектива восхитительные золотые часы, на которых выгравировано мое имя.
Уф! От всех этих похвал мне не по себе. Я чувствую комок в горле, и этот комок вот-вот лопнет и задушит меня! Мне так хочется сдержать свои эмоции, что я, думая лишь об этом, только порчу этот ценный момент. Глаза щиплет, я чувствую, что вот-вот расплачусь. Я несусь в туалет, чтобы поскорее освежить лицо холодной водой. Но, несмотря на все мои усилия, глаза остаются красными. Еще некоторое время я остаюсь в туалете, а потом возвращаюсь к коллегам. Я боюсь этого момента. Никто и виду не подает, что заметил что-то необычное, и только по взгляду Моны я понимаю, насколько у меня взволнованный вид. Я уговариваю себя, что не могу вот так запросто разреветься, как баба! Так ведь нельзя: мужчины не плачут!
Выбора нет, мне нужно себя контролировать. Однако я замечаю, что взволнован не я один. Мой начальник, как и я сам, пытается себя контролировать. Эх, какие же мы, мужчины, глупые. Вон Мона, счастливица, плачет, когда ей хочется, сморкается, вытирает слезы, не заботясь о том, что будут о ней думать другие. Привычным жестом она вынимает бумажные салфетки из своей сумочки, вытирает ими глаза, а затем благосклонно отправляет мне полную сочувствия улыбку. Она подходит ко мне и шепчет на ухо, что счастлива за меня, что у нее становится тепло на душе, когда она видит меня таким растроганным. В таком состоянии она видит меня впервые, это правда. Даже рождение детей не вызвало у меня настолько сильных эмоций.
Появляется МИШАЭЛЬ и просит меня поделиться своими переживаниями. Ему важно знать, что я чувствую прямо сейчас. Я уверен, что он знает ответ на этот вопрос, но он хочет убедиться, что я способен объяснить это, выразить словами. Он дает мне несколько секунд на раздумья, и вдруг я слышу, как говорю ему:
– Знаешь, сейчас мне стало проще различать моменты, когда я живу с открытым сердцем и когда верх по-прежнему берет эго. Признаюсь, это не просто, но я понимаю, насколько важно различать эти два состояния, если я хочу избежать повторения прежнего опыта. Мне грустно от мысли, что прежде я совсем этого не понимал. Например, я не осознавал чувства вины, в котором жил постоянно, не осознавал страха прослыть бессердечным, страха мести со стороны семей, пострадавших от моих сделок, страха, что жена узнает о моих махинациях… Но больше всего грусти я испытываю, видя того человека, каким я стал: человека одинокого, который ищет забвения, только бы не испытывать этой бесконечной и неутомимой боли… МИШАЭЛЬ, скажи, многие люди живут в этом?
– Да, ты бы очень удивился, узнав, что у тебя были такие же привычки, как и у миллионов женщин и мужчин, занимающихся бизнесом. Однако не стоит видеть лишь те события, в которых доминирует твое эго. Ты только что увидел эпизод, в котором испытал огромное счастье, наполняющее тебя в те моменты, когда ты открываешь сердце… Правда же, это очень приятно?
– Да, приятно. Но почему так сложно в такие моменты просто разрешить себе быть собой, вести себя как есть, естественно? Я сбежал и спрятался в туалете, чтобы скрыть, насколько меня трогает происходящее. И это подпортило мое счастье, создало неловкость и дискомфорт.
Взглядом МИШАЭЛЬ показывает мне: не тревожься! Он напоминает мне, что, если я хочу познать, что такое счастье в полной мере, у меня все получится.
– Вся разница – в принятом решении, – добавляет он, делая ударение на слове «решение». – Посмотри: теперь ты выражаешь такое желание, а значит, ты осознаёшь его, и это отлично! Раньше ведь ты даже не понимал, что лишает тебя радости. А теперь остается принять решение, этого ли ты хочешь по-настоящему. Когда человек думает или заявляет решительно «я
