До него донесся голос Моргана:
— Дикон, о чем ты начал говорить? Я и не подозревал, что ты так хорошо знал Джереми. Ведь вы с ним встретились только в тот вечер под Рождество, когда я привез тебя в «Акры», а Джереми было тогда не больше двенадцати лет, не так ли? Должно быть, ты провел с ним несколько задушевных бесед, пока вы ждали моего возвращения в лагерь.
Ричард облизал губы. Морган давал ему последний шанс, последнюю возможность избежать признания. Но он не мог воспользоваться этой возможностью. Он не мог даже повернуться к Моргану спиной. Он должен был видеть его лицо в момент признания, видеть его шок, его отвращение.
— Морган… — Его голос осекся, и он на мгновение закрыл глаза, затем начал опять: — Морган, я не запомнил Джереми в возрасте двенадцати лет. Я… моя голова была тогда занята совсем другим… Но ты должен это знать: я близко познакомился с Джереми еще до его приезда в лагерь. Я знал его очень хорошо. Я знал его интимно. Видишь ли, Морган, Джереми и я, мы были…
— Твоя голова была тогда занята другим? — внезапно прервал его Морган, улыбаясь. — Нам было тогда по пятнадцать, Дикон. Мы не были заняты ничем, если, конечно, не считать ту девушку с верхнего этажа. Как ее звали? Мэри? Маргарет? Мы оба ее поимели, насколько я помню. Или я ошибаюсь на твой счет? Я помню, как ты стоял на страже, когда я кувыркался с ней в постели моего отца. О Боже, Дикон, я был для него сущим наказанием, не правда ли? Неудивительно, что он столько раз меня колотил. Иногда мне кажется, что я вел себя непотребно только для того, чтобы ему досадить.
Ричард потер лоб. Он прекрасно помнил те минуты, когда стоял, оберегая Моргана, подстрекая его и умирая от ревности, в то время как его друг баловался с хорошенькой служанкой.
— Морган, я попросил бы не прерывать меня, потому что я пытаюсь сказать тебе нечто важное.
Морган встал и подошел к столику со спиртными напитками, повернувшись спиной к Ричарду.
— Да, Дикон, я это понимаю. Но, видишь ли, я не хочу этого слышать. — Держа бокал с бренди в руке, он повернулся к Ричарду. — Хорошо, мы поговорим о Джереми, но всего одну минуту. Я любил его. Джереми был совсем не похож на меня, Дикон. Джереми был послушным, любящим и мягким. Отец видел в этом указание на то, что он должен посвятить себя церкви. Я… смотрел на такие вещи несколько иначе.
Морган сделал глоток бренди.
— Сначала, я считал, что брат просто хочет угодить отцу. Мне кажется, я всегда измерял вещи только одной мерой: понравятся или не понравятся они моему отцу. Я подстрекал Джереми к занятиям верховой ездой, стрельбой, даже боксом — то ли потому, что был его старшим братом и считал, что он должен приобрести подобный опыт, то ли оттого, что ревновал его к отцу. Я до сих пор толком не разобрался в мотивах собственного поведения, Ричард. Джереми делал все возможное, чтобы держаться рядом со мной, но я, Боже, прости меня, стремился только к победе. Когда Джереми стал старше, когда я начал брать его с собой на вылазки в деревенскую гостиницу, а потом в публичные дома в Лондоне, я заметил, что Джереми упорно уклоняется… — Морган замолчал, допил остававшийся в бокале бренди, потом посмотрел Ричарду прямо в глаза: — Так что, Дикон, я знаю. Я всегда знал. Но мне не хочется слышать об этом. — Он поставил бокал на стол. — Я не хочу, чтобы ты сказал мне, что ты и Джереми… Боже! Мой брат и мой лучший друг. — Он отвернулся и налил себе еще. — Я не хочу этого слушать, Ричард, — закончил он тихо. — Пожалуйста.
Ричард добрался до своего кресла и упал в него. Все эти годы он стремился защитить Джереми, защитить Моргана. А Морган знал. Морган, который никогда ничего не скрывал от своего лучшего друга, скрыл от него очень важную вещь. Скрыл очень хорошо. Он был Единорогом, мастером конспирации. Они оба были великими хранителями секретов.
— Почему… почему ты мне не сказал? Тебе было стыдно за Джереми?
Морган выглядел задетым за живое.
— Было ли мне стыдно? Боже, конечно нет. Он был моим братом. Можем мы оставить эту тему, Дикон? Давай оставим все эти разговоры. Я пришел, чтобы дать тебе возможность объясниться, даже заставить тебя рассказать, что произошло после того, как ты покинул лагерь. Но теперь… теперь я не думаю, что хочу это услышать. Кажется, больше всего мне хочется забыть. Я хочу забыть все. Все равно мы не в силах ничего изменить. Джереми мертв, я потерял своего лучшего друга — может быть, во второй раз, — мой отец меня ненавидит. — Он слабо засмеялся. — Ну, насчет этого я никогда не питал особых надежд.
Ричард поднял руку и потер себе лоб.
— Я не думаю, что мы можем так поступить, Морган. Мне кажется, ты должен сейчас меня выслушать. Я любил Джереми, это правда, но сначала он был только заменой.
Морган вскинул голову:
— Заменой? Что это должно означать, черт бы тебя побрал?
— Это означает, мой добрый, доверчивый и слепой друг, что у Джереми были твои глаза, твой подбородок и тембр голоса, особенно когда он смеялся. Боже, Морган! Неужели ты еще не понял?
Морган сидел неподвижно и смотрел недоверчиво, не вполне понимая, а Ричард сорвался с кресла и устремился к столику с графином, не в силах продолжать разговор. Трясущимися руками он налил себе бренди, осушил половину бокала и налил еще. Потом повернулся и посмотрел на Моргана:
— Сначала Джереми только заменял тебя, Морган, на чью любовь я не смел надеяться, о которой никогда бы не посмел попросить.
В комнате на долгое время воцарилась тишина, наполненная воспоминаниями. Воспоминаниями о годах, проведенных вместе, о школьных шалостях, о вечерах, проведенных в Лондоне, о битвах, о долгих неделях, когда они делили лагерную палатку и скудный паек.
— Расскажи мне, что произошло, Дикон, — попросил наконец Морган, все еще сидя в кресле спиной к Ричарду. — Ты любил Джереми. Ты говоришь, что любил меня. Я не могу поверить, что ты бросил нас. Все эти годы я пытался поверить — и не мог. Ты вернулся бы к нам, если бы смог. Ты не оставил бы нас умирать. Скажи мне, что произошло после того, как ты выехал из лагеря? Тебе пора об этом рассказать.
Ричард покачал головой. Он о чем-то раздумывал, глядя в пространство, затем заговорил:
— Я остановился отдохнуть. Понимаешь, всего на минутку, чтобы сориентироваться. Я должен был сориентироваться. Было темно, шел снег. Эта твоя чертова маска, Морган, она защищала от снега, но сквозь нее было плохо видно. Я снял ее, а заодно и черный плащ. Я никогда не носил ничего подобного. На тебе они выглядели прекрасно, на мне же они были не более чем маскарадным костюмом. Я не был этим чертовым Единорогом. Я был исполнителем, но не лидером. Я был только ошибкой Томаса Уилбертона, его бесхребетным сыном.
Ричард продолжал говорить, но теперь он обращался к самому себе, словно Моргана не было рядом:
— Но мне было дано поручение. Я должен был передать жизненно важную информацию нашим войскам. Я должен был спасти своего любовника и своего лучшего друга. Боже! Как я мог оставить их вместе: ведь Джереми еще так слаб, он еще бредит по ночам. Что, если он проговорится? Что, если он признается Моргану? Что, если он расскажет ему, как нашел дорогу к лагерю, в который пришел повидаться не с братом, а со мной?
