только знал о моей безумной любви к его матери, но и догадывался о том, как я страдал, когда она исчезла. Иначе он не поехал бы в Россию меня искать. Возможно, он испугался моих родных: Риты, влюбчивой Алиски? Это исключать было нельзя. И почему он, уже почти живя с Наташей общим домом, продолжал снимать номер в отеле? Оставлял себе запасной путь? Путь для отступления в случае, если его надежды на меня не оправдаются?
Правда ли то, что сказал Виталик о своей связи с Ритой? Скорее всего, да, хотя принципиального значения это уже не имеет. По большому счету мне уже это все равно. Жена не виновна в смерти Алекса, она не нажимала на курок сама, но она не могла не поинтересоваться, для чего Виталику нужны ключи от моего сейфа, – без помощи Риты сделать дубликат он просто не мог. И не спросила, почему он возвращает ей ключик. А ведь он, наверное, попросил ее не держать его дома, а повесить на рабочую связку. И даже тогда она не поинтересовалась, зачем это нужно. Даже я не спросил у Виталика, зачем он велел Рите повесить ключи на свою связку. Скорее всего, чтобы они на всякий случай были под рукой, если вдруг понадобятся, но все-таки не у него самого. Опять-таки на всякий случай… Но почему Рита уже потом, когда убили Алекса, не сопоставила два и два? Проникновение в сейф, в котором – как она прекрасно знала – хранится пистолет, и убийство мальчика из огнестрельного оружия… Неужто она не нашла странным такое совпадение? И могла ли она не знать о том, что первые выстрелы прозвучали вовсе не в парке, а в «Матрешке», за несколько дней до этого? Могла, конечно, но почему-то очень уж активно интересовалась стоимостью моего недвижимого имущества, как будто готовилась вступить в права наследства.
Другая неумолимая правда была в том, что, если бы я по-прежнему любил жену, никогда бы не стал думать о ней так плохо. И если сразу после покушения построил такую версию, значит, трещина между нами к тому моменту была уже так глубока, что в нее могли просочиться любые, даже самые чудовищные подозрения. И если после выстрелов в «Матрешке» я не заявил в полицию, то вовсе не потому, что мне было так уж больно или я хотел защитить свою жену. Я хотел оградить дочь. Я желал уберечь девочку, которая и так только и ищет, где и на чем бы ей поскользнуться, если еще и родители ей помогут, она может угодить в такую яму, из которой вытащить ее будет уже невозможно. До сегодняшней ночи я думал, что Рита приценивается к моему имуществу, взвешивая возможности, которые откроет перед ней развод. В доковидную эпоху ей это было невыгодно, потому что перспективы моего бизнеса были самые радужные. Теперь, когда ситуация изменилась, истончилась и сама ниточка, которая привязывала ее ко мне. Раньше она легко добивалась своих целей: я отказался от постройки собственного дома, от покупки пентхауса, я соглашался отдыхать там, где хочет Рита, мое мнение практически не рассматривалось, я так и не попал в Кению, о которой мечтал всю сознательную жизнь. Я согласился жить цыганским табором в особняке, который выбрала она, хотя совершенно не хотел, чтобы вся семья жила одним домом. И когда я просил ее о втором ребенке и услышал отказ, я тоже стерпел. В итоге я получил то, что заслужил. А если поверить Виталику, то все окончательно становится на свои места. Она не вынашивала мысль о разводе, она мечтала получить все. И при этом не испачкать в крови свои нежные пальчики. Она не только неверная жена и корыстная хищница. Теперь у меня есть большие сомнения в том, что она не догадывалась, какое преступление замыслил Виталик. Но она пальцем о палец не ударила, чтобы ему помешать. Плохо, что за своей бесконечной работой я не замечал метаморфозы, которые происходили с моей женой. Как она из интеллигентной, хотя и эгоистичной девочки неумолимо превращалась в бесчувственную, корыстную хищницу. Она, конечно, расстроится из-за ареста Виталия, но это не единственный неприятный сюрприз, который ее ждет. Она не знает главного: что состав акционеров компании «Вкусы мира» изменился, там появился новый учредитель – мой Борька, и если она думает, что ей принадлежит половина стоимости моих ресторанов, она сильно ошибается. Ей придется вступить на чужую территорию, платить деньги жадным адвокатам, проходить мучительные судебные процедуры, ходатайствовать об аудиторских проверках и томительно ждать их результатов. На этой территории я чувствую себя привычно, а ей это будет стоить больших нервов, тем более что советчиков теперь у нее нет, а собственный опыт позволяет осилить только типовой договор о предоставлении туристических услуг. Не стоит Рите ждать легкой жизни в ближайшем будущем, придется затянуть поясок потуже.
Но никакие мысли о жене, уже практически бывшей, не могли вытеснить боль, которую я испытывал при мысли о чудовищном предательстве брата. Когда произошли роковые мутации в его сознании? Виталик всегда был легкомысленным, с «пулей в голове», но я надеялся, что в нем по-прежнему живет ветреный, но искренний и добрый парнишка, знакомый мне по детству и юности. Как этот мальчик мог превратиться в хладнокровного, безжалостного убийцу? Я когда-то читал и о синдроме «умаления благодетеля», когда человек, получивший от кого-то помощь, искажает добрый умысел того, кто ему помог, низводит до ранга никчемной подачки даже самую существенную и жизненно важную поддержку. И о ненависти к благодетелю я тоже когда-то читал. Люди ущербные часто испытывают непримиримую, хотя и тщательно скрываемую вражду к тому, чьим покровительством постоянно пользуются. Они снова и снова будут обращаться с просьбами, втайне надеясь, что им когда-нибудь откажут. И, получив такой отказ, они уже дают выход ненависти, обесценивают все добро, что было сделано им до того, чувствуют себя освободившимися. Причина возникновения таких синдромов проста как яблоко – это зависть. Тот, кто помогает, более значителен, у него больше возможностей, он умнее и самое страшное – добрее. Ради разрушения этого мифа завистник порой готов на самые жуткие поступки. Я это понимал, но почему-то никогда не думал, что нечто подобное может произойти в моей семье. Она была вне подозрений. Ведь я же так старался для них для всех.
Недаром ноги не несли меня в этот чертов особняк, который я даже в мыслях теперь не хотел называть домом. С него все началось. С того, как я уступил Рите, желавшей жить в таком особенном доме, пожеланиям мамы, мечтавшей собрать
