Дверь стояла целехонькая, и замок на ней виднелся нетронутый. Ну конечно, ведь Джинн с ней только играл, а звонок Михалыча был очередной иллюзией.
Вовка выудила ключи, поперебирала связку, выискивая нужный, вставила его в замочную скважину, и тут в квартире кто-то завозился.
Щелкнул замок, распахнулась дверь. На пороге стояла мама. Одета она была так же, как и в тот самый день, когда они уехали, – сколько же уже прошло времени? Целая неделя?.. Брюки со стрелками, шелковая блузка с бантом на груди, а под воротничком поблескивает золотая цепочка. На лице – выражение крайнего разочарования.
– Очень интересная история. – Мама подперла бока кулаками и нахмурилась.
Вовка уловила легкий лавандовый аромат маминых духов и сдавленно охнула.
– Квартира вверх дном, Яшка некормленый, орет как резаный, под вешалкой осколки… Ты когда варенье-то раскокала? Лида моя везла, горбатилась… Воду зачем закрутила? Кран сорвало. Хорошо, что соседей еще залить не успели…
Только сейчас Вовка заметила, что брюки у мамы в мокрых пятнах, как будто мама собирала воду, ползая на коленях. Наверное, так и было… А Лида – кто такая Лида?.. Мамина подружка? Да и ну ее!..
– У нас в спальне все перевернуто, – продолжала мама. – Шкаф, комод, тумбочки… Наизнанку все! Ты зачем там копалась?
Вовка так и стояла на пороге, сжимая свой рюкзачок, заляпанный глиной с Краснокумской трассы, и глупо улыбалась.
– А видеокамера почему сорвана? Нет, ну серьезно, Владислава, это уже просто не смешно. Оставь тебя на пару дней одну…
Тут Вовка перестала улыбаться и открыла рот.
– На пару дней? Вы издеваетесь?..
Из зала выглянул папа: он тоже еще не успел переодеться в домашнее, но хотя бы пиджак скинул. Рубашка у него была мокрой и помятой. А вот лицо – чисто выбритое, как и полагается.
– А, Вован пришла, ну заходи, – махнул он добродушно. – Беспорядочек ты, конечно, знатный учинила…
– Беспорядочек? – воскликнула мама. – Я поверить не могу, что за неделю можно вот так вот упахать двухкомнатную квартиру! Хорошо хоть не сожгла!
Вовку передернуло.
– Да ладно тебе, мать, не кипишуй, – улыбнулся папа. – Ну, дочь, иди-ка, обними папку.
И Вовка бросилась ему в объятия. А потом и на маме повисла, как будто целый год не видела.
– Ну ты чего? – удивилась мама.
– И правда, – хохотнул папа. – Обнимашки же не про тебя.
Вовка мотнула было головой, а потом снова посерьезнела.
– Вы где были?
– Как это где? – удивилась мама. – Мы же с тобой по телефону разговаривали еще в воскресенье.
– Ты сама сказала, все норм, выживешь еще пару-тройку деньков одна, – добавил папа, распуская галстук. – Мы такой контрактище отхватили, Вовк, ты себе не представляешь! Наладим все, пойдут дела в гору…
– То есть вы мне звонили? – уточнила Вовка.
– Ну конечно. В воскресенье. И потом еще. Хотя, честно говоря, процент пропущенных зашкаливает, – качнула головой мама. – Ты где телефон-то носишь?
Вовка вдруг ухмыльнулась от уха до уха:
– А нет у меня больше телефона. Он мне не нужен.
* * *
– А, ну ясно все, я понял.
Федя шлепнулся на скамейку и закинул руки за спинку. От пруда веяло прохладой, но Лёля все равно обмахивалась пластиковым веером из дешевого сувенирного и дула себе под челку.
– Чего тебе там ясно? – спросила она, присаживаясь рядом.
Вовка садиться не стала, только сложила руки на груди и рассматривала друзей. Вот они какие: настоящие, без всяких там иллюзий…
В том, что на поезде с ней никого не было, Вовка убедилась быстро. События до – и странную телевизионную передачу, и мальчишку с камнем, и все Вовкины опасения – и Федя, и Лёля помнили прекрасно, а на рассказ про то, что дальше, – только делали круглые глаза. Даже обидно стало: она ведь им уже все объяснила, все рассказала, и вот теперь – сначала. Поэтому Вовка обошлась сокращенной версией, опустив максимально неправдоподобные детали и поцелуи. Впрочем, Федя смотрел на Вовку все так же внимательно, и она невольно задумалась: а может, таки выпить с ним кофе?
– Я знаю, как это делается, – сказал наконец Федя, щурясь на солнце. – Звонишь человеку, ничего не говоришь. Записываешь его голос, и все: у тебя есть образец. Дальше можно насадить его на что хочешь. Робот тебе синтезирует речь так, что будто ты говоришь – родная мать не заметит.
– Вот и не заметила… – изумилась Вовка. – И правда такая технология есть?
Федя кивнул:
– Ну. Никакой мистики. Так что поосторожнее с неизвестными номерами. Мало ли. А то окажется, что ты уже какой-нибудь кредит взяла.
– Да бред, – фыркнула Лёля, не переставая махать веером. – Какой кредит ты по телефону возьмешь? Надо же паспорт, документы…
– Ты про голосовые менюшки не слышала?
Федя с Лёлей начали пререкаться, а Вовка кусала себе губу.
Значит, Джинн и с Петром Михалычем так сделал, а тот Вовке звонить и не думал. А сколько раз с ней вот так вот разговаривали родители? О чем Джинн там им наговорил? Он, наверное, знал о Вовке из ее дневника столько, что сыграть свою роль ему не составило никакого труда. Ну конечно! Впрочем, и это уже было неважно.
Вовка удалила дневник еще накануне, когда мама выпила свое успокоительное, а папа сбегал в кондитерскую за эклерами. Поздним вечером они пили чай на кухоньке, а Яшка разочарованно взирал на них с хлебницы. Его побег и правда оказался только проделками Джинна.
Потом Вовка удалила свой Инстаграм. Ей нравилось делиться фотографиями, но в конце концов она решила, что демонстрировать свою жизнь в Сети она больше не хочет. Поэтому же Вовка продала-таки свою зеркалку и купила на эти деньги старенький, винтажный уже пленочный фотоаппарат: будет печатать снимки и вкладывать их в альбом, а если кто захочет посмотреть – пусть приходит в гости и смотрит вживую.
А дальше она без колебаний удалила и «Вайбер», и «Ватсап». Удалила и бесполезный аккаунт в «Фейсбуке», и свой «безопасный», полуфейковый аккаунт на сайте «ВКонтакте». Огнеслава Анимподистовна перестала существовать, а Вовка еще долго удивлялась: почему ее преследуют эти «Славы» и нельзя ли было придумать имя попроще?
Сначала Вовке хотелось написать Илье, как-нибудь извиниться за беспокойство. Непрочитанных от него хранилось столько, что Вовка даже удивилась: неужели она и правда ему так понравилась? Но потом, разглядывая его аватарку с этой его фирменной косой улыбочкой, Вовка передумала. Скорее всего, интерес Ильи она просто навоображала, но самое главное – что-то внутри нее перегорело, а чужие слова, сказанные Ильей на заброшенном комбинате, так и звенели в ушах. Может, настоящий Илья ничего такого и не думал. Может, он и вправду считал ее симпатичной, несмотря ни на что, и умной, и талантливой – да какая разница, за что, главное, что девчонка нравится! Но у Вовки как отрезало. Больше не перехватывало дух, не занималось восторженно сердце. Вовка вдруг поняла, что Илья для нее так и останется «первым красавчиком школы» и она просто не сможет переписать этот недостижимый образ. Она всегда с ним будет чувствовать себя не в своей тарелке. А еще она навсегда запомнит Джинна в обличье Ильи и каждый раз при взгляде на это лицо будет вздрагивать и искать, лихорадочно искать следы той страшной, чужой усмешки…
