в ухо.
Кто-то знакомый… Ярвис? Ярвис. А она? Кто она?..
Чародейка на рефлексе отвесила полиморфу звонкую не то пощечину, не то оплеуху.
— Да ебать тебя неловко! — зашипел оборотень. — Сдурела⁈
— Не называй меня блядищей!
Она снова сидела. Когда успела — сама не поняла.
Зрение почти вернулось. Подслеповато щуря слезящиеся глаза, она огляделась, ничего не понимая. Увидела Эндерна, который стоял, злобно сверкая желтыми птичьими глазами, и прижимал голову к левому плечу. Все-таки она его достала.
Даниэль опустила взгляд. Увидела свои голые ляжки. И трясущиеся от частого дыхания груди. Тоже голые. Она вся голая! Чародейка инстинктивно прикрылась руками, но что-то помешало. Сделалось больно где-то слева.
Даниэль присмотрелась, сфокусировала все еще плывущий взгляд и тихонько пискнула.
В левой груди страшно и мерзко качалась здоровенная стеклянная колба на тонкой полой игле. Поршень был надавлен до упора. Даниэль выдернула шприц и, тонко взвизгнув, отшвырнула его в сторону. По ушам ударил оглушительный звук бьющегося стекла.
— Ты че творишь, истеричка сраная⁈ — заорал Эндерн.
Чародейка проигнорировала, потирая левую грудь. Ощущения были еще не до конца понятными — нервные окончания не успели определиться, о чем именно сигнализировать. Но в одном Даниэль была уже уверена: кожа была шершавой от мурашек. Хотя это странно, ведь чародейке было жарко. Почему же стучат зубы? Почему больно? Почему?..
— П-почему й-й-а г-гол-ай-я?
— Потому что я тебя раздел, — ответил Эндерн, натирая покрасневшее ухо. — Больно, бля…
Даниэль покосилась на него недобрым глазом и прикрылась, сжалась. Ее знобило, колотила крупная дрожь. Почему она дрожит, если тут так жарко?
— Че вылупилась? — огрызнулся полиморф. — Кто тебя мыл? Кто пузо бинтовал, а?
Пузо… Даниэль приложила ладонь к животу, нащупывая несколько слоев перевязки. Прислушалась к чуть успокоившемуся после первого шока телу. Внутри металась такая же одуревшая, перепуганная мерзость и плела черную паутину, спешно залатывая рану.
— Не трожь, дура! — прикрикнул Эндерн и осторожно приблизился к ошарашенной чародейке. — Ляг, — сказал он мягче и, взяв за плечи, настойчиво потянул ее вниз, укладывая на жестком, неудобном лежаке. — Лежи, пока не очухаешься, — добавил он, укрывая сверху простыней. — Добром советую.
— Где я? — простонала чародейка.
— В морге, — усмехнулся Эндерн.
— Брось свои дурацкие шуточки! — дрожащим от подступившего к горлу кома голосом пролепетала Даниэль.
— А я, блядь, и не шучу.
Чародейка приподнялась на локте, огляделась, теперь уже осмысленно, и снова села, придерживая простыню. Она действительно была в мрачной, холодной палате морга. То, что она приняла за лежак, оказалось разделочным столом, на котором мясники из мертвецкой потрошат трупы. Вокруг таких столов было несколько, хоть они и пустовали, что лишь нагоняло жути. Сильно пахло формалином и смертью.
Даниэль судорожно сглотнула, подняла перепуганные глаза на Эндерна.
— Я?.. — едва слышно прошептала она.
Полиморф вздохнул, хмуря брови, полез в карман своей куртки.
— Ты, Графиня, — сказал он, взяв ее руку раскрытой кверху ладонью, вложил что-то и завернул пальцы. — Ты сдохла.
Чародейка раскрыла дрожащие пальцы и увидела в ладони круглую пулю. Ее передернуло от ужаса и возвращающихся воспоминаний, она непроизвольно накрыла левое плечо у самой шеи. Свинцовый шарик упал на пол и гулко зазвенел, отскакивая.
XI
Даниэль душила подступающая эйфория. Она чувствовала голод ведьмы, и этот голод отзывался приятным, томным напряжением нетерпения. Или это был ее собственный голод? Была ли вообще когда-нибудь ведьма? Или она просто выдумала ее для оправдания? Плевать! Сейчас обе займутся тем, по чему так изголодались…
Большая кобра выросла за спиной сидевшей на полу чародейки и впилась ей в основании шеи, прокусила вену, впрыскивая яд в кровь. Даниэль хватанула воздуха от острой боли, схватила чешуйчатую гадину, попробовала скинуть, но змея впилась еще сильнее.
Даниэль быстро переставала чувствовать. Место укуса стремительно немело. Руки отнималась. Ноги переставали слушаться и держать. Даниэль потянуло к полу. Внутри металась ополоумевшая мерзость, вычищая кровь от сильных токсинов, но не успевала — яд слишком быстро подбирался к сердцу и парализовывал сердечную мышцу.
Однако Даниэль не упала. Кобра располнела, сжалась, укоротилась, приобретая очертания худощавой женской фигуры. Хвост разделился на две стройные ноги, из капюшона вытянулись руки — левая обхватила Даниэль под спазматически вздымающейся грудью, правая — поднялась над головой, увеличивающейся и обрастающей черными волосами, собранными в длинную тугую косу до крепких ягодиц, обтянутых рейтузами. На лице оборотня проступили человеческие черты, чешуя втянулась в белую кожу, змеиные глаза стали обычными карими и обрели характерную для далекого Байфана форму.
Байфанка, не отнимая губ от шеи Даниэль, завела себе в волосы руку, вынула длинную шпильку, ловко раскрутила на пальцах и с силой воткнула ее чародейке в грудь, прямо в сердце. Даниэль выгнуло до хруста костей. Она пару раз жадно хватила воздух перекошенным ртом и обмякла.
Девушка-змея уложила ее на пол и поднялась во весь свой небольшой рост. Утерла пальцами с нижней губы кровь чародейки.
— Майсун! — окликнул ее Мекмед-Яфар. — Догнать!
Девушка обернулась в указанном направлении, глубоко вздохнула и… обвалилась, будто в гибком теле не было ни одной кости. Кто-то сдавлено вскрикнул, а по мраморному полу заструилась черная лента, быстро ускользающая в раскрытые двери из почти опустевшего зала.
Шах Мекмед-Яфар оглянулся. Не считая женщины-оборотня, сидевшей на бесчувственном министре, в зале оставалась пара зейденцев, которых в приступе ярости раскидал Бейтешен, два мукариба из личной охраны посланника султана, трое или четверо кабирцев из делегации, которых не подхватила унесшаяся толпа высокопоставленных гостей. К стенке жался один из слуг, закрываясь подносом. Под портретом стоял бледный, едва дышащий Шталендхэрр Крихерай и смотрел на все осоловевшими, немигающими глазами. Кажется, он был далеко за пределами бального зала Люмского дворца, где неполных пару минут царил настоящий хаос. Пол был усеян битым хрусталем, по мраморным плитам растеклись золотистые лужи шампанского, в одной из которых плавал чей-то парик. Тут и там виднелись лодочки потерянных женских туфель. Где-то валялся оторванный рукав, где-то — верхняя юбка.
Шах покачал головой. Подошел к лежавшей с остекленевшими глазами Даниэль, присел перед ней и проверил пальцами пульс на шее. Чародейка была мертва.
— Прости, малышка, — пробормотал Мекмед-Яфар, закрывая ей глаза, — так будет лучше для всех. В том числе и для тебя.
Он поднялся, посмотрел на оборотня.
— Аша! — крикнул он, упершись в бока. — Плохая киса! Ну что за манеры? Слезь с гражданина министра! Понимаю, он мужчина солидный, ты ему весь вечер глазки строила. Но соблюдай приличия… или хотя бы дождись, когда он уйдет в свои апартаменты, — добавил шах тише.
Дхартийка виновато улыбнулась, обнажив белые зубки, озорно заблестела золотыми глазами, послушно вскочила, бесстыже качая пышным бюстом, от тяжести которого шелковые ленты опасно натянулись и едва не затрещали.
— Кто-нибудь приведите уже министра в чувство и поднимите его, — распорядился Мекмед-Яфар. — Эй, вы! Да, вы, люди, человеки, — пощелкал он пальцами, привлекая внимание мукарибов. — Я к вам обращаюсь! Элле-эла!
Охрана шаха не пошевелилась, их головы повернулись к делегации. Один из сановников кивнул.
— Вот так-то лучше, — погладил черную бороду Мекмед-Яфар, когда оба мукариба подступили к министру.
Кабирцы расступились, пропуская того самого сановника, который приблизился к шаху.
— Как вам представление, ваше высочество? — спросил Мекмед-Яфар с хитрой ухмылкой.
— Несколько… ярче обещанного, — сказал сановник. — Я не ожидал настолько бурной реакции, сакир-раис.
— Люди настолько привыкли к магии, привыкли считать ее прирученной, обыденной, безопасной и скучной, что совершенно позабыли, какова она на самом деле, — проговорил шах. — Стоит лишь чуть-чуть прикоснуться к ее настоящей сути, как реакция на нее становится самая бурная и непредсказуемая.
— У нас в Кабире магия не в большой чести, — произнес сановник, поглядывая на Ашу в оранжевом шелковом платье, покрой которого делал присутствие одежды на ее смуглом теле сугубо номинальным. Дхартийка принялась нахально строить кабирцу глазки и призывно крутиться на месте. — Но я надеюсь, что это изменится в скором времени. Если мы разрешим сегодняшнее маленькое недоразумение…
— Недоразумение? — проскрипел пришедший в себя,
