Друзья Жислен одобряли ее затею модного предпринимательства, говорили, что у нее все получится. Тем же утром светская львица оставила журнал искусств, а Кристофер позвонил Моник и сказал, что не вернется в мастерскую.
Воскресные салоны, как и ночи на простынях «Портхолт», возобновились. Британец перенес еженедельный ужин с Шанель на субботу.
Жислен теперь по-другому относилась к своему протеже. Их роман стал значить для нее больше, чем прежний беззаботный флирт.
Как-то вечером Кристофер разочаровал покровительницу — оплошал в постели.
— Собираешься бросить меня? — беззаботно спросила женщина.
Юноша понял, что не может ответить ни «да», ни «нет».
Мадам де Рив сгладила неловкость с присущим ей изяществом: пошутила и сбегала на кухню за вкусным десертом и бутылкой шампанского. Парень понял, что главное — относиться ко всему проще.
Саманта научила его американской поговорке: «Не дай никому увидеть, как тебе страшно!» У французов это, наверное, звучало бы так: «Не дай никому увидеть, как тебе больно!»
Жислен разглядывала бутики в «Одеоне», на Сен-Сюльпис и бульваре Сен-Жермен. Кристофер работал над пробной коллекцией самой дешевой за его карьеру одежды.
— Если твои модели станут популярными, ты многим будешь обязан де Рив, — предупредила Саманта.
Парень пожал плечами.
— Порву с ней, когда придет время.
Это было самое странное Рождество в жизни «британского ангела»: он думал о беременной Софи где-то в Лондоне, об отсутствии нормальной работы в Париже и о куче эскизов для новой коллекции готового платья.
Наступил 1970 год. Жислен сняла большое помещение на Сен-Жермен-де-Пре под офис и студию. Моник порекомендовала швей. Мадам де Рив с радостью исполняла обязанности единственной модели для примерок. Совсем скоро в «почти кутюр» от Хатчинс — де Рив на Рив Гош приятно зажужжали швейные машины.
ГЛАВА 22
— Твоя девушка вернулась, — сообщила Кристоферу мадемуазель Шанель.
Сердце юноши подпрыгнуло в груди.
Молодой дизайнер и легенда мира моды, как всегда, ужинали в «Рице» в субботу.
На улице похолодало, Габриель совсем не выходила из отеля. Прошло десять дней после показа весенней коллекции, она выглядела утомленной и недовольной. Пресса писала: «Шанель, как всегда, на коне», но британец слышал, что, создавая коллекцию, мадемуазель была невыносимо придирчивой.
— Софи вернулась ради новых фотографий, — равнодушно проговорила пожилая дама. — Завтра я с ней увижусь.
Парень кивнул и сделал большой глоток вина.
— Ты знаешь о ее… положении? — Шанель посмотрела на него в упор.
— Конечно, мадемуазель, это ведь мой ребенок.
— И что собираешься делать?
— Хочу жениться. Что я еще могу предложить?
Старушка одобрительно кивнула.
— Ей повезло. Мне ни один мужчина подобного не предлагал, — тихо проговорила она. — Но почему Софи не согласилась?
— Кажется, вбила себе в голову, что малыш должен принадлежать только ей.
— О времена, о нравы! — Шанель окинула Кристофера взглядом. — В дни моей молодости считалось возмутительным, если незамужняя дама из хорошей семьи рожала ребенка.
Юноша кивнул и перевел разговор на менее опасные темы.
Мадемуазель предложила нескольким писателям написать ее биографию. Но никто из них не согласился, потому что легенда мира моды упорно не желала снимать со своего прошлого завесу тайны. Шанель стыдилась своей молодости и не желала раскрывать подробности. Но она не стала придерживаться одной версии, а изобрела дюжину разных.
Уважаемый редактор, недавно ушедшая из французского «Вог», раздраженно высказалась насчет все время меняющейся биографии Коко: заявила, что после смерти мадемуазель появится очередная версия.
Ходили слухи, что в детстве Габриель жила в очень скромном приюте под опекой монашек.
За ужинами Кристофер и Шанель много разговаривали.
— Пища моей молодости, — проговорила мадемуазель, когда с их стола убрали. — Мы не можем перестать есть. Пусть даже не от голода, а ради вкуса. Все натуральное, никаких химикатов, никакой заморозки. Даже дешевое столовое вино там, где я выросла, было вкусным. Неразбавленным. Один бог знает, что в него добавляют сейчас.
Парень старался поддержать разговор, но еле доел ужин — так не терпелось проводить старушку до лифта.
Он пожелал Шанель спокойной ночи.
— Чего тебе от меня надо? — вдруг спросила пожилая дама.
— Ничего, кроме дружбы, — удивился британец.
Выражение лица Шанель смягчилось.
— Ты очень добр ко мне, Кристофер. С тобой приятно проводить время. Последняя коллекция выдалась трудной. Даже не знаю, сколько еще продержусь. А что потом? Кто-то должен моделировать для дома «Шанель». Может, ты?
— Почему я? — засмеялся парень.
Мадемуазель прислонилась к стене, разглядывая юношу.
— Ты понимаешь мой стиль…
— Да, понимаю, но мой стиль совсем другой. Простите, но мне достаточно наших бесед за ужином.
— Да… — вздохнула старушка. — Верю.
— Я совершенно искренен.
Он поцеловал ее в морщинистые щеки и завел в лифт. Потом отправился домой пешком.
Нужно ли ему выяснять, когда появится Софи? Сможет ли он по-прежнему любить ее — ту, которая носит его ребенка, но даже не позвонила?
После новых фотосъемок для «Шанель» Софи пообещала уделить Клаусу пару часов своего драгоценного времени.
— Может, придешь? Удивишь ее? — предложила Саманта Кристоферу, когда они вместе пили кофе. — Женщины любят сюрпризы. Я буду там. Нужно проследить, чтобы Клаус сделал лучшие фотографии в своей жизни.
— Удивить? — процедил юноша. — Софи не отвечала на звонки и письма. Станешь ли ты удивлять Клауса, если он бросит тебя?
— Зависит от того, буду ли я рогатой, — хихикнула американка.
— Нет. — Парень решительно покачал головой. — Я не хочу портить атмосферу на вашей съемке.
— Да ничего ты не испортишь!
— Я зол, обижен и разочарован. Разве ты не понимаешь, что она делает со мной?
Девушка поглядела будто бы сквозь друга (она всегда так делала, когда задумывалась о чем-то серьезном).
— Я поговорю с ней, — пообещала она. — Посмотрим, что из этого выйдет.
— Софи, ты роскошно выглядишь! — крикнула Саманта подруге. — Привезла из Лондона совершенно новый образ!
Француженка и правда была по-новому очаровательна: рыжие волосы, выпрямленные и подстриженные под мальчика по английской моде, с ровной челкой, обрамлявшей лицо и подчеркивавшей выражение глаз, стали ярче, чем обычно.
