Набираю в легкие побольше воздуха.
– Марк поддерживал меня все это время, заботился даже, когда я принимала свои чувства за благодарность. (о страсти и прочих деталях я, естественно, умалчиваю.)
– Прощал мои ошибки! Всегда защищал и защищает меня… Он добрый, щедрый, ответственный, а главное, мы любим друг друга!
Но мама, похоже, не услышала ни единого слова из моей трогательной речи.
– Тебе все равно, что я думаю?!
– Нет.
Сглатываю комок, мешающий говорить.
– Надеюсь, и тебе не все равно, что чувствую я!
Она встает и молча уходит.
Встречаю теплый взгляд мужчины и шепчу:
– Прости ее. Она…
– Она просто сильно тебя любит.
Грустно улыбаюсь ему.
– Наверно, чересчур.
Понимаю, что уйти сейчас с ним и оставить ее расстроенной, а закончить разговор на незавершенной ноте – не выход, я не могу, и выдыхаю из себя:
– Марк, ты иди, а я останусь...
Он внимательно смотрит в мои глаза, и я поспешно добавляю:
– До вечера. Я хочу поговорить с ней еще.
Марк проводит костяшками пальцев по щеке.
– Я готов к постепенному твоему переезду.
Впиваюсь в него глазами и через секунду вишу на его шее, и едва не плачу. Он чувствует меня, он входит в мое положение. За что мне так повезло в жизни?!
Разговор с мамой, который состоялся позже, немного сдвинул ее стену отчуждения, особенно после моего откровения (в щадящей интерпретации) насчет того, почему мы расстались с Макаром. Возможно, это обстоятельство даже принесло первый плюсик Марку, но не изменило ее отношения к нашему предполагаемому сожительству. Но, говорят, вода камень точит, и, летя вечером на крыльях любви к своему мужчине, я верила, как неисправимая оптимистка, что она со временем сможет принять мой выбор и простить за то, что я хочу совершать в жизни свои ошибки.
Эпилог.
Три года спустя.
Вхожу на летнюю террасу любимого кафе и ищу глазами Надю. Она замечает меня первой и кричит на весь зал:
– Асаль!
Взгляды слетаются ко мне, словно пчелы на сладкий мед, и заставляют смущаться почти как тогда, когда это имя предвещало выход на сцену и эротический танец в моем исполнении.
Встряхнув головой, отмахиваюсь от них и иду к нужному столику, негодуя и сверкая глазами из-за представления, которое устроила подруга.
Плюхаюсь на стул напротив нее и шиплю:
– Что это было?!
– Напоминание о сладких временах! – сквозь улыбку щебечет девушка.
Закатываю глаза. Она неисправима.
– И не строй из себя праведницу! Вот зачем тебе понадобились стрипы и мой старый сценический костюм?!
– Надо, – отмахиваюсь я. – Я обещала все рассказать, когда буду возвращать твои вещи.
– Ну да. Чтобы я извелась вся в догадках.
Улыбаюсь.
– Так я тебе и поверю. Марк сказал, что у вас аврал – готовите новую программу к пятилетию клуба.
– Да. Твой муж, Стас и Мегеровна рвут и мечут.
– Маргарита неисправима?!
– Марго вместо того, чтобы найти себе нормального мужика, способного ночами выгонять из нее всю дурь, втихаря также сохнет по Марку, мечтая, что ему надоест сладенькое и потянет на острое.
Смотрю на довольную своей колкостью девушку, и хоть я прекрасно знаю обо всем сама, но слышать это мне неприятно, и я поспешно перелистываю тему.
– А как Матильда?! Она решилась все же уйти?!
– Да. Собирается в августе замуж за своего стойкого оловянного солдатика со стальными нервами, – с улыбкой сообщает девушка. – Кстати, Лилу обхаживает один состоятельный гость, и, возможно, она тоже скоро последует за Матильдой.
– А Злата?!
– О! Твоя любимица по-прежнему ищет принца – не меньше! Для ее голубой крови другие не подходят.
Усмехаюсь:
– Хорошо хоть к Марку не пристает.
– А кто тебе сказал это?!
Посмотрев в мои выпученные глаза, она заливается громким смехом, снова привлекая к нам любопытные взгляды.
– Ты бы себя видела. Ладно, ревнивица, я пошутила. Никто не претендует на твоего благоверного: все знают, что права давно экспроприированы и даже нотариально заверены.
Подходит официант и наконец приносит меню. Пока я изучаю аппетитные картинки, Надя меняется со мной ролями и начинает сама спрашивать:
– Как твоя мама? Ты что-то говорила про повторную операцию.
Вздыхаю, снова чувствуя поднявшийся осадок от своей вины. Несмотря на то, что и она, и муж убеждают меня в обратном, я не могу избавиться от мыслей, что наш давнишний конфликт спровоцировал случившийся недавно рецидив.
– Была не операция, а новые курсы химии. Сейчас уже хорошо. Восстанавливается.
– А к Марку также предвзята?!
Вздыхаю. Еще одна моя болезненная тема. И хотя теперь все стало намного лучше: прохладные отношения сменились нейтральными, а после последнего курса терапии, организованного для нее мужем, даже наметилось существенное потепление. Нет, она не поет ему дифирамбы, но мне кажется: мама просто не может признать из-за глупой гордости, что была неправа и я выбрала хорошего мужчину. Понимаю: я так и не ответила Наде, и произношу:
– Значительно лучше.
– Да, Маркуше не повезло с тещей, впрочем, как и тебе со свекровью.
Усмехаюсь. Мать Марка тоже не в восторге от меня, но благо его родители редко появляются на нашем пороге, а мы нечасто совершаем зеркальные визиты вежливости и продолжаем счастливо жить друг с другом.
Не желая и дальше отвечать на вопросы Нади, касающиеся больных тем, я искусно перевожу разговор в безобидное русло и слушаю не меньше часа, пока обедаю с подругой, о ее невероятном парне, который лояльно относится к ее работе и сходит по ней с ума.
Стою у большого зеркала шкафа-купе и вглядываюсь в отражение. Девушка, что смотрит на меня, знает себе цену – это читается в ее глазах. Любовь мужчины всегда подпитывает и повышает самооценку. Однако внешняя оболочка, которую я сейчас придирчиво рассматриваю, очень разнится с той, что обычно присуща мне. Прозрачная блузка, созданная не прикрывать тело, а соблазнять, красивый переливающийся стразами бюстгальтер, такой же блестящий клочок на бедрах, который язык не поднимается назвать юбкой, и стрипы.
Раздвигаю в улыбке яркие губы, вспоминая, почему я так нарядилась, и рассматриваю макияж: не вульгарно, но броско особенно для той, что в повседневной жизни обходится блеском и тушью.
