Книга Сказки тени - Войцех Сомору

– Ну не прятать же его, Сяо! И стражам что говорить?

– Да я вот думаю… – Сяо усмехнулся и хрустнул пальцами. – Цзюэ-то наш – шэнми. А, может, заколдовал он нас? Так уж заколдовал, что, мол, не помню я и не знаю ничего, Бездна их, проклятых, знает.

Капитаны переглянулись.

– А солдаты?

– Могут сдать. Но сначала нас допросят. То, что он шэнми, все подтвердят, нечего нам предъявлять. А цзюэ не дурак, успеет отъехать. Есть у меня мысль, как его предупредить. Ну так что?

– Заколдовал?

– Заколдовал.

– Всех.

– Да он всегда колдовал, проклятый!

– Делай, Сяо. Небо с мальчишкой, душа добрая.

Капитан Лян Сяо достал деревянную дощечку, криво нацарапал на ней несколько иероглифов и подошёл к жёрдочке, на которой сидел пустынный сокол. Привязав к лапке записку, он освободил птицу и открыл окно, выходившее на сторону Линьцана.

– Давай, Дэлун, или как тебя там… Лети к хозяину. – Сяо оглянулся на капитанов: – Что стоите? Поднимайте солдат, ищем проклятого!

За две недели до того, как стража стояла у ворот форта Илао, Император Хань Ян-ди внимательно слушал старшего сына, который принёс прискорбные вести. В руках он держал письмо, которое перехватила тайная канцелярия, и Императору очень не хотелось верить в услышанное. Но он не был дураком.

– Цинь обещал закончить свои печати через год. Какая жалость.

– Я не думаю, что он блефует с Чанкином, отец. Судя по всему, шэнми действительно собрался сбежать.

– И продать свою свободу за каменную армию. Что ж… Мы не можем допустить того, чтобы весы склонились в сторону Чанкина. – Император нахмурился, хотя больше всего на свете ему хотелось лично сжечь Аманя. – Как невовремя. Видит Небо, это худшее время для Империи, чтобы избавиться от Циня. Юг на грани бунта, царство Рэн вот-вот объявит войну, если ещё и Чанкин заполучит шэнми…

– Что прикажете, отец?

– Казнить. Без шума. Опоить, допросить без печатей и казнить. С семьёй разберёшься позже.

– Слушаюсь.

Первый принц прекрасно знал этот обманчиво-холодный тон Императора, и самым мудрым решением сейчас было молча выполнять приказ, пока отец ещё справляется с гневом.

Проследив за тем, как двери захлопнулись за спиной сына, Император едва слышно выругался.

– Хитрая, вечно себе на уме, гадюка – вот ты кто, Цинь Амань.

«Шэнми не умеют лечить».

Амань успел подумать об этом перед тем, как мир начал расплываться перед его глазами. Не стоило принимать еду в доме первого принца… Не стоило принимать приглашений, ни одного, никогда. Если бы он мог освободить свой разум от зелья, он бы… Он бы… Как глупо.

Амань очнулся в давно знакомом каменном мешке, в недрах сыскного приказа. Два стражника в драконьих масках тут же направили на него копья, а руки, перетянутые верёвкой, совсем его не слушались. Кое-как сев, Амань криво усмехнулся:

– Расслабьтесь, дорогие мои, вы же печати отобрали.

Острия копий угрожающе уткнулись в шею, и Амань замолчал, всем видом показывая, что он понял намёк.

Узнали-таки о его переписке, а значит, из этого застенка живым он не выйдет. Что ж, Амань сам бы поступил так же на месте Императора. Только ещё руки отрубил бы, желая обезвредить. С другой стороны, может, они и так уже омертвели – сколько времени он здесь? Стража вряд ли будет щедра на разговоры, а вот его величеству Хань Ян-ди о пробуждении проклятого сообщат. Амань лихорадочно думал о том, что делать, но он был всё ещё слаб от зелья: мысли путались, а во рту чувствовался предательский привкус крови. Выбраться отсюда, и что потом? Вряд ли его резиденцию оставили без охраны. Скорее всего, там и будут ждать. Значит, надо уйти из города. В душу впились когти боли от мысли о Сюин и жене, но это эмоции, которые сейчас могут лишь загнать его в могилу. Стоит выбраться из города и отправить весть Лину – тот присмотрит за Каном, а сам Амань придумает, что делать дальше.

А как выбраться? Стражи беседовать с ним не собирались и следили за каждым его движением, выбора у него особенно и не было. Невольно всплыли воспоминания о последней настоящей войне: молодой и отчаявшийся Лин и его безумная выходка. Стоит учиться у врагов. И Амань мысленно представил проклятые печати. Кажется, от задуманного его сердце замерло.

Шэнми чертили печати, используя язык Бездны, древний, почти забытый и проклятый. Они могли бы колдовать сильнее, если бы говорили, а не писали, но каждое слово, сказанное вслух, отражалось на людях, вгрызаясь в слабое тело и грозя уничтожить. Проговорить заклинание было сродни самоубийству. И всё же каждый, кто хранил почти утраченные знания шэнми, знал, как звучит проклятая Небом речь.

Аманю потребовалось всего два слова Бездны, чтобы начать захлёбываться кровью. Два слова, от которых горло каждого стража будто вспороло лезвием. Они даже не успели вскрикнуть – только упали замертво. Закашлявшись, Амань подполз к копью, кое-как разрезал верёвки на руках, но пальцы его не слушались. Времени не было, и он рыкнул третий слог, растворяясь в тенях и навсегда теряя свой голос.

Тень проложила ему путь, но хохотала за спиной, разрывая голосовые связки когтями, оставляя после себя лишь хрип.

Но силы покидали Аманя. Он вывалился из теней очень неудачно. Если бы не Канрё, от которого он так и не отошёл, если бы не отравление, он смог бы уйти дальше. Амань сцепил зубы, поняв, что всё ещё в черте Лояна, и бросился вперёд. Он бы провалился в тени ещё раз, но Бездна отобрала у него голос; ещё одно слово, и он умрёт. Люди шарахались от шэнми в перепачканной кровью одежде, и в какой-то момент дорогу ему преградила стража. А за спиной его окрикнули:

– Именем Императора, стой!

На него направили луки.

– Цинь Амань, вы обвиняетесь в государственной измене, – чеканил стражник. – Ещё одно движение, и вас пристрелят без суда.

Это было… унизительно. Он? Цинь Амань, уничтожавший армии, вот так и сдохнет здесь, как какой-то вор, или предстанет перед судом, как несчастный чиновник, который слишком много воровал? Эти шавки Императора – не то, с чем он собирался мириться, даже если годы колдовства брали своё. Он уже не мальчишка, как сын; он сдал, но не настолько, чтобы ползать на коленях перед кем бы то ни было. И если Император хочет его убить…

Кан выживет. Он умный. Лин за ним присмотрит, не бросит же.

Амань криво усмехнулся и, прежде чем первая стрела пронзила его грудь, успел прохрипеть всего одно слово на проклятом языке. Его голос, изрезанный Тенью, звучал как скрежет пилы по кости. Если он и собирался умирать,