Сашка нарисовал еще один завиток. Соединил с соседним. Чуть замешкался, решая, какой будет улыбка и какими – глаза.
– Лебедь, давай с послезавтра, идет? Завтра не могу.
– А, ну понятно. Опять Настя, да? Наконец-то пригласил в кино? Смотри, Альфредо. Если передумаешь, предложение остается в силе.
– Спасибо, Лебедь. Я это ценю, правда. Но завтра никак.
Он нажал «отбой» и какое-то время просто сидел, глядя на получившегося пса. Кудлатого и жизнерадостного, с воздушным шариком в кулаке.
Что бы ни рисовал, рано или поздно завершал таким псом. Как будто это могло помочь понять деда или Настиного брата.
За ужином отец сказал, что пришло письмо из душницы.
– Ждут до конца марта или куррикулюм, или шар. Иначе договор будет аннулирован. «В нынешних непростых условиях для нас является недопустимым расточительством, чтобы ячейки оставались совершенно не занятыми» – и все в том же роде. Я перечитал договор. Имеют право. – Он вздохнул, как будто собирался сказать что-то неприятное, но неизбежное. – Может, все-таки?..
Мать, не глядя на него, покачала головой. Продолжала наливать чай, словно ничего не случилось. Так же спокойно сказала:
– Давай не будем опять. То, что написал Бурдыга, никуда не годится, сам знаешь. «Борец за гуманизм», «сложные внутренние противоречия»… если он еще раз явится сюда, я спущу его с лестницы, этого козла. Если не поможешь, сама справлюсь.
– Пожалуйста, не начинай!.. Хорошо, хорошо, я согласен, Бурдыга слепил очередную агитку. Ну, он всегда такое писал, раньше ты не была против, но, – отец вскинул руки, предупреждая возражения, – ты в полном праве, я не спорю.
– Он шпионил за папой. Если отдать ему рукописи, мы их больше никогда не увидим. А напечатают они только то, что им будет выгодно.
– Сейчас речь не о рукописях, прошу тебя. Лена, нам надо что-то решить. Не Бурдыга – кто тогда? Давай сядем и напишем сами. Или кого-нибудь наймем. – Отец нахмурился и покачал головой: – Вот только за какие деньги…
– Пап, – вмешался Сашка, – а кто вообще их пишет, эти куррикулюмы?
– Да по-разному. Чаще всего нанимают хрониста и рассказывают ему все, что помнят о человеке. Ну, дают еще посмотреть фотографии, документы… Потом он пишет, это заверяют люди, которые юридически считаются самыми близкими, памятеобразующими. Если что-то не так, исправляют, конечно. И финальную версию отсылают в душницу.
– А про бабушку писал кто?
– Про бабушку, – сказала мама, – дедушка писал. Вообще-то про обеих твоих бабушек и про второго деда тоже.
– Только он, – добавил отец, – был поэтом. А мы с мамой ни разу не писатели.
– Слушайте, – сказал Сашка. – Слушайте, а давайте так. – Он сам понял, о чем будет говорить, только когда начал. Ему не очень нравилась эта идея. Совсем не нравилась. Но мама… – А давайте я возьму и до декабря сделаю типа как бы черновик куррикулюма? А вы потом подправите. А?
Отец взглянул на него так, словно на месте Сашки вдруг оказался говорящий енот.
– А учиться когда?
– Да чего там учиться! – с деланым равнодушием махнул рукой Сашка. – Ерунда, до конца года ничего серьезного уже не будет. Ну, там по геометрии немножко подтяну, а так все в порядке, честно!
– И на основе чего ты собираешься писать свой черновик?
– Ну-у-у… Вы мне расскажете про деда, а? Мам? И плюс еще его записи… если, конечно, можно, чтобы я их прочел.
– Я подумаю, – сказал отец, – насчет записей. Давай-ка, дорогой друг, мне к воскресенью план работ. Набросаешь – поговорим. – Он переглянулся с мамой и подмигнул ей. Та улыбнулась в ответ – но не обычной своей усталой улыбкой, а настоящей, искренней. Такой, что у Сашки все запело внутри.
О том, чего это будет ему стоить, Сашка старался не думать. В принципе, решил, это даже к лучшему. Ведь до конца учебного года нужно сделать проект: типа, провести маленькое исследование. Сашка скажет, что займется изучением жизненного и творческого пути своего знаменитого деда. Вряд ли идею забракуют. И уже никакой Курдин впредь не посмеет вякать про «дикарей, которые не уважают своих предков».
Идея нравилась Сашке все больше и больше. Он быстро разделался с уроками и достал с полки один из дедовых сборников. Сдул пыль, устроился за столом перед шаром.
Это, в конце концов, снимало еще одну проблему: старомодную книгу, которую дед не успел дочитать, Сашка осилил. И вплоть до нынешнего вечера даже не представлял, что дальше. Теперь все разрешилось само собой.
Он прочел вслух несколько стихотворений. На его вкус, неплохих, но каких-то… дерганых, что ли. Режущих ухо. Не Святослав Долинский, чего уж.
Прочел еще парочку. Сам то и дело украдкой бросал взгляд на шар.
Ничего. Сашка испытал странную смесь разочарования и облегчения. За последние пару недель шар, пожалуй, изменился. Внешне он оставался прежним, но уже не так сильно раскачивался под порывами несуществующего ветра, не так сильно тянул за цепочку. Наверное, скоро придется отнести его в мастерскую, чтобы проверили герметичность. Но и это поможет ненадолго.
Шар выдыхался.
Сашка даже думать не хотел, как отреагирует на эту новость мама.
* * *
Оказалось, у Настиного брата было полно друзей среди младшаков. После уроков Сашка прибежал в вестибюль, где Настя собирала всех приглашенных. Гомон стоял до небес. Какие-то двое уже отчаянно тузили друг друга, пухлощекий крепыш задумчиво сосал палец, а девчонка с куцыми косичками устроилась на подоконнике и читала книжку. Еще пятеро или шестеро занимались кто чем.
Хорошенькая компания. Лебедь увидит – до конца жизни будет глумиться.
– Эй, бойцы, – позвал Сашка, – вы точно ничего не напутали? Тут, типа, день рождения намечается, не конкурс «Кто наставит больше фингалов».
Драчуны уставились на него, шмыгая носами.
– А ты вообще кто? – спросил тот, что с прической ежиком.
– Он – мой друг, – сказала Настя. Она подошла незаметно: одетая нарядней обычного, с шариком брата в руке. – Ну что, идем?
Младшаки закивали и двинулись вслед за ней к выходу. Во дворе было полно народу: первая смена расходилась по домам, вторая подтягивалась к началу занятий. День сегодня был не по-осеннему теплый и солнечный, поэтому ни на уроки, ни домой никто не спешил.
У забора, лениво переговариваясь и презрительно глядя на малышню, сидела Рукопятова кодла. Сам Ручепятов был здесь же, внаглую курил, то и дело зыркая в сторону директорских окон. Заметил там движение, торопливо погасил сигарету и что-то сказал своим. Те заржали.
Потом Димон Циркуль толкнул в бок Антипова и молча показал на Сашку и Настю в компании младшаков. Кодла замолчала, просто смотрела им вслед. Сашка аж чувствовал затылком их взгляды.
