бы они сами ни отказывались. Они подговаривали всех устроить переворот, да, ни больше ни меньше! Но люди начали понемногу соображать, поняли, куда это может завести. Те, кто поумнее, сумели спасти свою шкуру, а главных смутьянов так ловко окружили, что они сами сунули голову в петлю — да, прямо в петлю. И на что они только надеялись? Ну, конечно, контроль над преподаванием многим не понравился, но это еще не значит, что можно устраивать переворот. А они-то уж обрадовались, решили, что все их поддержат. Но именно они и попали в петлю, а контроль все равно установили. И все успокоилось, и стало ясно, что бесполезно подымать шум, и кто протестовал против контроля, все замолчали. А скажи — разве можно было разрешать учителям вести политическую пропаганду среди невинных детей? Пропаганду против присутствия войск и всего, что с ними связано, против заводов и иностранцев, и вообще всех и всего, что дает нам возможность хоть как-то существовать. Нет, полумеры никуда не годятся. А люди — что ж, они разные бывают: вон как наш Додди — зашумит, возмутится, а потом разберется немного и успокоится, будет только доволен, если его вразумят. Сгоряча чего только не наговоришь; я вот, если рассержусь, никогда слова не скажу, пока не успокоюсь, нарочно себя тренирую. И помогает, хорошо помогает.
* * *
Куда я ходил — да в уборную, только и всего. Что так долго? Еще к ребятам забегал спросить, чего от них начальство хотело. Да вроде ничего, пришли, говорят, сияют, как рождественские открытки, поздоровались, похвалили ребят за усердие, а потом спрашивают: может, они чем недовольны, может, на что хотят пожаловаться? Всех до одного спрашивали. Стоит ли жаловаться? А что, вот Фриц, сволочь, смеет руку на меня подымать, хоть я ему никогда худого слова не сказал, как бы он меня ни оскорблял. Нет, я ему это припомню, обязательно припомню. Знаешь, я слышал, что его отец служил тюремщиком или даже палачом; конечно, эти гитлеровские нацисты все были палачи, кем бы они ни числились. Не веришь? А я вот очень даже верю, что, будь Фриц тогда постарше, он и сам бы служил у них палачом. Видел когда-нибудь, как он давит мух? Не приглядывался — ну так приглядись, обрати внимание. Мы их давим потому, что они нам мешают, а он нет — он ради удовольствия. Ты бы поглядел на этого скота, как он сжимает пальцами муху: она корчится, а он любуется. Говоришь, муха — она и есть всего-навсего муха, да, но могу себе представить, каково пришлось бы еврею, попадись он в лапы этому гаду. Видал, какие у него жирные, потные пальцы — пальцы убийцы, вот что я тебе скажу. Да нет, ничего такого я про него не знаю, просто мне всегда было противно смотреть, как он давит мух.
* * *
Ты что, никогда не читал саг? Ну тебе же хуже. О чем они? Если ты сам не читал, чего я буду тебе пересказывать. Да главным образом об убийствах, поджогах и грабежах, в общем, обо всяких ужасах. Правда, в детстве я этим увлекался — тогда ведь ни кино не было, ни телевидения, и радио не весь день. Телевидение потом появилось, но передач сперва было мало, американское-то телевидение для солдат отключили. Эти книжники просто с ума сходили из-за передач для солдат. Ведь их все могли смотреть, и бесплатно притом, но эти чернильные души были, видите ли, против. Прямо удивительно, как только у людей появится что-нибудь хорошее, они сразу норовят отнять! Тут же найдут сотню доказательств, что это вредно. Для детей, мол, вредно, представляет страшную опасность для детской души, — конечно, они ведь первым делом о душе заботятся. И не умещается у них в башке, у этих деятелей культуры и искусства, у этих умников паршивых, что простым людям было бы куда лучше, если бы они не лезли со своими нравоучениями! От всей этой ихней заботы о душе такая берет тоска, что челюсти свернешь от зевоты. Да еще из каждого слова, из каждого движения такая спесь прет, что тошно становится, как только подумаешь про это, а уж видеть и слышать их и вовсе невмоготу. И между прочим, сами говорят и пишут на жаргоне, им это можно, у них это признак высокой культуры! Не то что у нас, несчастных, кто в мусоре копается. Мы должны читать саги в исландском переводе, исландском, заметь себе, так-де они доступнее для всяких болванов вроде нас. Помню, как я их одолевал, когда еще был мальчишкой, перед конфирмацией, и не приходило мне в голову, что это не исландский[9]. Да им плевать на нас и на наш исландский, они людям морочат головы, а сами только и думают, как бы что-то выгадать для себя и своей компании. Как-нибудь уж можно одолеть саги, если ты вообще грамотный, они это прекрасно знают. А вообще, мне кажется, они нисколечко не лучше остальных, тоже жутко грызутся между собой за каждый лакомый кусочек; да, они хуже нас, хуже любой собаки. Одно у них общее — день и ночь думают, как бы им за ихнюю заботу о душе еще что-нибудь выторговать. Да еще чванство — кричат, что они выше нас, а мы, мол, серая скотинка и не понимаем ихних призывов. Льют слезы ручьями из-за того, что народ невежественный, мы то есть. Так какого черта они лезут в то, что им не по зубам? Если они не могут сделать так, чтобы их поняли, значит, мы говорим на разных языках. Это же ясно как день. Не знаешь языка, мало тебе одного бормотанья да маханья руками, так бери переводчика. Слава богу, мы это понимаем, недаром всю жизнь работаем с иностранцами, да еще разных наций. Конечно, с переводчиком настоящего разговора не получится, но все же это лучше, чем махать руками и бормотать неизвестно что. А эти олухи хотят, чтобы за ихнее бормотанье и маханье руками люди платили дороже, чем за то, что ясно и понятно. И еще ставили бы их на трибуну, чтобы все могли глазеть на них и выражать им свое почтение. Нет уж, лучше подавайте мне саги и телевидение! Там не нужно переводчиков, там убийство так убийство, а грабеж так грабеж, и никаких тебе фокусов. Так нет же, сколько денег уходит каждый год из-за ихних глупостей! Откуда берутся денежки, если не от нас? А они
