которые понесла Франция ради удовлетворения амбиций человека, ожидавшего исхода этого обсуждения. «Вы обвиняете нас в невыполнении нашего долга перед Наполеоном, — спокойно говорил он. — А не забыли ли вы, что мы для него сделали? Не забыли ли вы, что мы следовали за ним по пескам Африки и по пустыням России, в то время как кости наших сыновей и братьев повсеместно подтверждают нашу верность?»
При этих словах все депутаты вскочили на ноги, и в возникшем вновь шуме никому не предоставлялась возможность склонить ассамблею в ту или другую сторону. Предложение утвердить Комитет десяти прошло, но вскоре стало очевидно, что большинство в палате потребует смещения Наполеона, если он не отречется от власти добровольно. Решимость Наполеона остаться у власти и нанести поражение союзникам была поколеблена, а когда палата сделала перерыв на час, чтобы дать ему время на размышление, Люсьен, будто внезапно поняв, что правит мертвой лошадью, признал, что дальнейшее сопротивление всеобщему возмущению бесполезно. Поддержанный Жозефом, он посоветовал принять отречение, и Наполеон, чьи нервы были уже на пределе, дал свое согласие. «Напишите этим господам, чтобы они успокоились, — заявил он. — Скоро они будут удовлетворены».
Итак, Люсьен начал писать. За годы, которые истекли с тех пор, как он отправился в ссылку в Рим, вместо того чтобы пожертвовать своей женой ради амбиций Наполеона, он приобрел большой опыт в литературном самовыражении. Теперь без какой-либо помощи или совета со стороны он сочинил акт об отречении, названный «Декларацией к французскому народу», и ни один документ, составленный под столь тяжелым эмоциональным стрессом, не мог быть более ясным и выразительным. Он был краток, но содержал все то, что нужно было упомянуть. Король Рима назначался преемником Наполеона, и предполагалось, что во время его несовершеннолетия будет править Совет регентства. Заканчивался документ призывом ко всем работать ради безопасности и сохранения независимости Франции. Наполеон внимательно прочитал его и подписал безо всяких замечаний. Шел 22-й день июня. Прошло всего четыре дня с того времени, как под Ватерлоо началась канонада.
Но в итоге формальное самоотречение не было воспринято всерьез. Депутаты продолжали бесноваться, и никто не знал, что случится, когда Веллингтон и Блюхер появятся у ворот Парижа. Лишь некоторые решительные люди проявляли твердость профессиональных игроков, и одним из них был Фуше. Когда-то глава полиции Наполеона и бывший террорист Фуше уже давно забросил террористические убеждения и теперь был верным сторонником брата того человека, которого помог послать на гильотину. Обладая большим опытом искусства выживания, он видел, что ничто не может быть урегулировано, пока Наполеон остается в Париже. Его поддержал Талейран, еще один человек, обладавший искусством оставаться на плаву, когда другие тонули. Обменявшись мнениями, Фуше и Талейран убедили семью Бонапарта уехать в Мальмезон.
Наполеон не выдвигал никаких возражений. Он предложил свои услуги по командованию вооруженными силами временному правительству (пообещав уйти в отставку, как только они принесут победу), но когда его предложение было отвергнуто, он и несколько его приближенных уехали туда, где Жозефина принимала победителей 1814 года. Неотложная проблема сводилась к тому, куда же следует теперь отправляться императору. Блюхер клялся убить его, и даже наиболее смелые оптимисты из его окружения понимали, что король Рима никогда не будет править как Наполеон II. Но все же сохранились свидетельства преданности и неэгоистичности среди беженцев, которые собрались вокруг него в Мальмезоне. Были там Жозеф и Люсьен, а также мадам матушка и Гортензия, которая предложила зашить в свой пояс бриллиантовое ожерелье, и любовник Гортензии, теперь уже генерал де Флаот. Планы выдвигались, рассматривались и отвергались. Мистер Уиллинг, один из тех любопытных американцев, которые шныряли по сцене каждой европейской трагедии, предложил Наполеону паспорт камергера и специально построил большую бочку, где тот мог бы прятаться, пока американский корабль не пройдет опасную зону, но он не мог ничего предложить для близких Наполеона, и на этом основании его идея была отклонена. Она была бы отвергнута в любом случае. Трудно было ожидать от человека, которому льстили короли и императоры, что он облачится в костюм камергера и спрячется в бочке, наполовину заполненной водой. Карл II весело осуществил такую шутку после Ворчестера, но Карл обладал большим чувством юмора.
Когда союзники уже стояли у ворот Парижа, не было смысла обсуждать различные возможности на могиле Жозефины в Мальмезоне. В замок уже прибывали депутаты с инструкцией держать Наполеона под неусыпным наблюдением, а Гортензия, на которую можно было положиться в деле исправления любой драматической ситуации, восклицала: «Боже мой! Неужели Наполеону предстоит стать пленником в Мальмезоне!» 29 июня, через четыре дня после прибытия императора в Мальмезон, он снова устремился в дорогу, на этот раз в Рошфор через Туре, Лимож, Коньяк и Сент. Путешествие это было небезопасным, хотя повторений буйства толпы, подобных тем, что он наблюдал во время поездки на юг в предыдущем году, не возникало, и провинциалы с уважением относились к нему. Люсьен не сопровождал его, так как он и мадам матушка решили возвратиться в Рим. До того как Наполеон сел в карету, которой предстояло везти его в последний раз через Францию, мать и сын с достоинством распрощались друг с другом. Они больше никогда не встречались, и в Сенте, у конца пути, Наполеон сказал «прощай» последнему члену своей семьи, Жозефу, который следовал за ним и был арестован и затем отпущен по дороге.
Если Ватерлоо было звездным часом Жерома, то это был час Жозефа. Старший Бонапарт уже начал разделять сомнения мадам матушки в отношении будущего и предпринимал собственные усилия для отъезда в Америку. Теперь же, когда Наполеон мучился сомнениями, что делать дальше и куда ему ехать, Жозеф выступил с предложением, которое показывает его, несмотря на его многие вопиющие провалы, как человека с характером. Указывая на сходство многих внешних черт между ним и Наполеоном, он предложил поменяться местами с братом: чтобы Наполеон взошел на американский бриг, зарезервированный для Жозефа, а сам он, переодетый в одежды сбежавшего императора, попытался бы пробиться через британскую блокаду в Атлантике. Наполеон был растроган, но он категорически отказался от этого предложения, и Жозеф уехал от него, но не в порт погрузки, а для того, чтобы оставаться поблизости, ожидая определенных новостей о судьбе своего брата. Только тогда, когда ему сказали, что Наполеон сдался капитану Мейтлэнду с корабля «Бельрофон», он покинул Бордо и взошел на борт своего брига, чтобы плыть в Чарлстон в Южной Каролине. Он пересек Атлантику в одиночестве. Никто никогда не смог убедить Жюли отправиться в подобное путешествие и присоединиться к своему мужу
