Сегодня я еще не утоляла свой аппетит.
...На краю оврага, в месте, с которого я наблюдал за жертвоприношением гнома, стояли Лухрасп и Грибус — и таращились на Ламиа, как бараны. Сообразив, что дело пахнет жареным, оба задергались: Лухрасп начал чертить вокруг себя знаки, а Грибус попросту кинулся прочь. Попытался.
Ламиа зашипела каким-то особенным образом — и оба замерли, оцепенев. Откуда-то сверху, из кроны дерева, потекла струйка тумана, зависла облачком перед парализованными пиратами — и оформилась в очередную призрачную фигуру. Но внешность этого призрака разительно отличалась от вида тех, что составляли команду Гвоздя. Над оврагом повисла женщина в изящно украшенной долгополой одежде, с красивым и властным лицом, в роскошной сияющей диадеме поверх распущенных черных волос.
Призрак первожрицы Элоизы
42 ур.
— Книжник и заклинатель, — глубоким, грудным голосом проговорила она. — Травник и подчинитель разума. Один попытался сопротивляться, второй — бежать. Кого выбрать? Кто из вас, недостойные, готов принять волю Ламиа и предоставить свою никчемную плоть для службы ей?
Лухрасп насупился и молчал, зато Грибус неуклюже бухнулся на колени и взмолился:
— Пощады! Готов служить!
— Так я думала, — резюмировала надменная первожрица. — Тогда усни и не вздумай противиться!
И призрак туманным рывком втянулся в обмякшее после приказа уснуть тело Грибуса. Сразу же после этого тот встрепенулся, открыл глаза и произнес голосом первожрицы:
— Отвратительно… Мужчина, да еще и старик. Но после стольких лет призраком, привязанным к алтарю, — подойдет. Благодарю тебя, о богиня! Теперь я вместе с младшей сестрой проведу обряд и напитаю тебя новой силой.
— Ж-ш-шш-ду, Элоиза, дитя мое… — прошипела Ламиа. — Поспеш-ши: я и так непозволительно много совершила сама. Вмешательству богов есть пределы…
— Мы немедля осуществим приношение, — скорчился в глубоком поклоне Грибус.
— Но прежде… — Сумрак, источаемый Ламиа и окружавший ее, из которого были сотканы ее морфирующие конечности, разросся, и богиня, поднявшись со дна оврага, сама зависла перед пиратами. — Прежде я полакомлюсь свежей плотью. — И тонкое щупальце мрака, стремительное и смертоносное, точно лезвие, метнулось к обездвиженному Лухраспу.
Одновременно я тоже прыгнул вперед.
— Подожди, о прекраснейшая из опаснейших! Владычица чащ, повелительница глубин, хтонически обворожительная, пугающе невероятная! — позабыв все титулы, которые позавчера сообщила мне Ламиа, я нес что попало, приходящее в голову. — Черная коз… э… космически притягательная, с легионом потомства и миллионом поклонников! ...О, хозяйка этого острова!
— Чего тебе, ночное отродье? — обернулась Ламиа. — Ты мне больше не интересен. Эльфийка оказалась полезнее.
— Я тоже хочу послужить! — вопил я, поглядывая на обсидианово-черное острие, застывшее у груди пирата. — Не убивай этого человека, о госпожа!
Сумрак вновь заклубился. Не отводя щупальца от усача, Ламиа наклонилась ко мне, обдав сверхъестественным холодом.
— Ты — мелкий и бессмысленный кровосос. Я не стала было обращать на тебя внимание — ведь как-никак ты тоже принадлежишь Детям Ночи... хотя ваш народ и не служит мне на этом острове. Но ты стал между мной и моей едою, упырь. Теперь скажи, какую пользу ты мог бы принести мне, жалкий комар, чтобы я не разорвала тебя на куски прямо сейчас?
— Я готов послужить тому, чтобы мой народ вернулся к твоему почитанию здесь! — воскликнул я наобум.
Ламиа усмехнулась своим алым ртом, над которым висело забрало тьмы.
— Ваш народ? Ты ничтожен, тогда как другой могущественен. Он не станет тебя даже слушать.
— Однако нас тут уже чуть больше, чем ты полагаешь, — произнес хриплый и низкий голос.
На другом краю оврага, напротив Грибуса и Лухраспа, стоял Амра.
...Нельзя сказать, что обращение в упыря пошло брутальному пирату на пользу. Кожа его теперь выглядела пергаментной, массивные скулы явственно заострились, глаза отливали красным. Но и своей мужественной харизмы Амра не потерял — скорее, обрел некий иной шарм по сравнению с прошлым образом. Плечи его стали еще шире, и волосы цвета воронова крыла так же эффектно ниспадали на них. Я тут же вспомнил собственное отражение в зеркале — костлявость, огромные уши и зеленую плешь — и, несмотря на напряженность момента, даже успел почувствовать укол зависти. Почему одним — всё, а другим — вот это вот всё?? Кстати, в уровнях Амра тоже слегка подрос.
Ламиа зашипела.
— Вот как! Вас становится больше?.. Ну что же… — Теперь она потянулась к Амре и лепестки тьмы закружились вокруг фигуры новообращенного упыря. Пират стоял неподвижно. — В тебе есть сила… Большая сила... Я могла бы тебя использовать…
— Отпусти моего старого друга, — невозмутимо усмехнулся пират, — и можешь попробовать.
— Прелес-с-стно… — прошелестела Ламиа.
Лухрасп охнул и бухнулся на четвереньки, обретя свободу движений. Впрочем, тут же вскочил и, не тратя лишних слов, отступил куда-то вглубь леса.
Мрак, из которого состояла Ламиа, обвил Амру кольцами, точно огромный питон. Только там, где у питона должна быть голова, покачивался лишенный конечностей торс богини.
— Тогда не будем зря терять время. — приказала она. — Жрицы, разбудите спящий алтарь! Хорошо, пусть это будет не человек… Тогда кто?..
Богиня, изящно повернув голову, которую окутывал кокон тьмы, огляделась.
— Ты, мелкий клоп, тоже хорошо послужил мне в итоге… — последнее относилось ко мне. — Тебя я не трону… О, да! Вот это подойдет тоже! Медвежье сердце!!
Из леса (к счастью, не с того направления, в котором скрылся усач) слышались топот и рев. Медведь, незадолго до этого убитый Гасаном, возродился невдалеке — и Грибус-первожрица, стоящий (стоящая?) у вывороченных корней, у куста с орехами, как раз попадал в его агро-радиус.
...Но в этот раз жертва точно была зверю не по зубам. Грибус сделал короткий жест, и рев оборвался. Медвежья туша проломила кусты орешника и в очередной раз с треском скользнула на дно оврага, сминая подлесок и тонкие деревца. Снова парализованный… Жрица была очень крута, а медведя было невероятно жалко — и не только мне. Мари тоже ойкнула и бросилась к телу мишки,
