важное об этом артефакте и Летиции.
Все, что я говорила на самом деле не являлось ложью. Это были лишь мои догадки, собранные из обрывков фраз, недомолвок и странного поведения Бейти, когда она решила, что я спутала времена. Но и говорить об истинных целях Йоана я не собиралась, даже если бы знала, поэтому просто пыталась собрать этакого монстра Франкенштейна, чтобы выбить ответы хотя бы на несколько своих вопросов. Ну, потянуть время тоже стоило.
«Говори», — чужое сознание с силой врезалось в мои мысли, но я устояла.
Стрэнд в своих попытках прорвать защиту был куда страшнее и опаснее.
Я лишь поморщилась.
— Слишком просто, Элрой, — улыбка вышла кривой и вымученной. — Давай: история на историю.
Верхняя губа вампира, на которой еще остались следы моей крови, приподнялась, обнажая посеревшие клыки. Первородному явно не понравилось, что кто-то мог диктовать условия. Особенно смертная. И я очень надеялась, что ему нужная эта информация больше, чем злость за унижение.
— Хорошо, — он вдруг переменился в настроении, Элрой озарился довольной улыбкой. — Ты сама этого захотела, так что, надеюсь, разочарование в собственной ничтожной жизни не отпустит тебя до самого конца.
Эта высказанная надежда могла бы быть воспринята, как желание вампира побольнее задеть меня или показать свою важность, в общем все, чтобы я продолжала ощущать себя такой же никчемной, простой смертной. Но было в этой надежде, в его словах что-то, что заставило содрогнуться. Будто услышу сейчас то, что не хотела бы слышать вовсе.
Но мне нужна была правда. Любая, даже самая гадкая. Наверное, весь путь стоил этого.
— Так уж вышло, что ты, глупая смертная девка, принадлежишь мне, — легкое, почти юношеское озорство на долю секунды мелькнуло в его глазах, да погасло, укрываемое скучной неприязнью. — Говард с рождения служит мне, как и его родители, как родители его родителей.
Я вспомнила Бэна, последнего смертного из рода тех, кто служил Йоану или, как оказалось, его клану. Это была давняя традиция — давать защиту, деньги и многие другие блага смертным, в обмен на беспрекословное служение в лучах солнца и в ночи. Всем полезно и выгодно. Но, насколько я помнила, свежую кровь не брали и если и остались смертные, которые без всяких чар служат вампирам, то это были давние, можно даже сказать, столетние договоры. А это значит…
Я взглянула на Говарда — называть его отцом, даже про себя казалось неправильным — спокойно смотрящего на меня. Ни капли радости от встречи, нет опасений за мою жизнь, нет разочарования. Ничего. Лишь сухой взгляд ожидавшего своего часа верного пса.
— Вижу, знаешь о традиции прислужного рода, — осклабился довольный эффектом Элрой. Клыки сверкнули в полумраке. Безвольные куклы, околдованные чарами, продолжали тяжело дышать. Шорох и белый шум разносились по залу. — Теперь понимаешь, что даже одного этого достаточно, чтобы я заявил на тебя свои права. Твои предки связали этим договором всех, кто был до тебя и будет потом. Стрэнд не имеет никакого права на тебя.
— При первой нашей встрече, ты что-то не спешил сказать ему это прямо глаза. — Прошипела я, садясь ровнее, но все еще испытывая слабость и тошноту.
С самого моего знакомства с Йоаном многое из их мира казалось мне бредом, чем-то диким и нереальным. Поверить в такое, оказалось достаточно сложно. Как же так может быть? Мама точно не знала ничего о темной, ночной стороне жизни. О чарах, вампирах и артефактах. И если так…если мама не знала и не принадлежала этому миру, то я была лишь частью его.
Если она не знала. И если Говард вообще был моим отцом.
— Пока твоя кровь не попала мне на язык, я и не ведал, что глупая подстилка, которой Стрэнд дает крайне много свободы и есть дочурка Говарда, — Элрой скрестил руки на груди сделав шаг в мою сторону, щурясь словно хищник. — А после на совете, я лишь подтвердил догадки, увидев, как ты реагируешь на клинок. Давай, папаша, — он повернул голову к человеку с чемоданом, — расскажи ей все.
Мужчина шмыгнул носом и потер заросший подбородок.
— Принеси стул, — сурово посмотрел Говард на Флинна.
Доуэлл кивнул и поспешил выйти из душного помещения. Сложно было разобрать, съедают ли его какие-либо эмоции или же мужчине, который еще недавно казался мне лучиком тепла в холодном вампирском мире, было ровно так же плевать на мою судьбу.
— Ты очень сильно реагируешь на артефакты, не так ли? Слышишь отголоски прошлого, можешь видеть отдельные сцены из жизни артефакта? — спросил Говард, когда меня силой усадили на железный стул. Мужчина присел рядом и начал внимательно ощупывать мое лицо. Он был собран и методичен, как профессионал своего дела. Я лишь коротко кивнула. — Мы называем это явление вестигий. Я такой же, только не способен видеть прошлое, лишь ощущения, звуки и определенные знания. Способность ищейки передается из поколения в поколение, но у двух ищеек, увы, не может родиться ребенок, который тоже способен улавливать эманации — вестигии от артефактов бессмертных.
Отец говорил монотонно, скучно, будто зачитывает по бумажке никому не нужную речь. Словно бы перед смертью я не нуждалась в ответах, и он это делал лишь из-за приказа своего хозяина. Прохладными шершавыми пальцами, он ощупывал руны на моей коже и, кажется, читал их. Проверял, все ли на месте.
— Филипп вышел неудачным, он не способен почувствовать ничего, даже если сунуть Танец Смерти ему прямо под нос.
Стоящий чуть поодаль Флинн, потупился, будто услышанное было для него чем-то неприятным, болезненным. Элрой же напротив продолжал хищно сверлить взглядом.
— Филипп? — нахмурилась я, откидывая от себя руку Говарда, решившего заглянуть под мою кофту.
Отец смерил меня недовольным взглядом, как неразумное дитя, совершающее большую глупость. Мужчина передо мной был лишь бледной тенью того, кто воспитывал меня. А может, это попросту мое воображение? Я была слишком мала, когда мы похоронили его. Детская память редко знает злость или несправедливость. Вдруг, все, что помнится мне светлого — редкие моменты, когда человек, называвшийся отцом был в хорошем расположении духа?
— Мой старший сын и твой брат, Соня, — прозвучало столь обыденно, что я не сразу сообразила, что Говард говорит о Флинне.
— Чего? — я в ужасе уставилась на человека, с которым едва не переспала.
— Он мой настоящий сын, преданный роду, а ты…ты просто удачный эксперимент, как и вторая девочка.
Эта фраза ударила куда сильнее, нежели несчастные попытки медноволосого гипнотизировать меня. «Настоящий сын» и «вторая девочка» отлично иллюстрировали наплевательское и бездушное отношение к нам с Элис. Ненависть вскипела внутри, как
