— Два коньяка — по сто.
— По сто пятьдесят, — поправила его Роза.
Ей казалось, что она сейчас в состоянии выпить целую бутылку и не опьянеть. С пластиковыми стаканчиками они отошли к высокому столику с мраморной плитой-столешницей, чудом сохранившейся в гастрономе с советских времен.
— На, держи.
— Меня всю трясет.
Роза взяла из вазочки салфетку, завернула в нее камень и сунула его в ладонь Фаготу. Пальцы ее были влажными.
— Мне казалось, я вообще не умею потеть, а теперь у меня вся спина мокрая. Слава Богу, камень цел. Еще секунда — и этот урод выцарапал бы его у меня из руки. У него чемоданчик не только наручниками, но и тросиком каким-то к руке прикручен.
— Надо было оторвать его вместе с рукой.
— Хорошо, что он камень с моей рукой не оторвал. Я же говорила — гиблое это дело. С государством нельзя играть в азартные игры. Держа пластиковые стаканчики в пальцах, молодые люди соприкоснулись руками.
— Выпей, я не хочу, чтобы ты умерла.
— Мне самой этого не хочется.
Мелкими глотками, не отрываясь, Роза выпила весь коньяк и зажмурила глаза. В горле пекло. Спиртным она не злоупотребляла, но не из моральных соображений — берегла красоту.
— За все, что хорошо кончается!
— Еще ничего не кончилось, — напомнила Роза. Фагот выпил коньяк и ощутил, что страх уходит.
— Может, они следят за нами, чтобы мы вывели их на Тихона? — спросила девушка.
— Если бы они нас не упустили, мы бы уже были в наручниках.
— Надо позвонить Тихону. Никита буднично опустил бриллиант в карман куртки и застегнул молнию.
— Карманников боишься? — засмеялась Роза.
Из автомата Никита позвонил Тихону. Тот таким тоном, будто речь шла о каком-то заурядном деле, поинтересовался:
— Получилось?
— Нет, сорвалось, но, к счастью, все остались при своем: мы с товаром, они — с деньгами.
— Я так и думал. Приезжайте.
Роза впервые оказалась у Тихона в квартире. Раньше ей представлялось, что жилище Тихона должно выглядеть дворцом из «Тысячи и одной ночи», но оно мало чем отличалось от снятой квартиры, ключи к которой Тихон, не раздумывая, отдал ей и Никите.
— Вот камень, — сказал Фагот. — У меня такое чувство, что я больше никогда не прикоснусь к нему.
Он положил на стол салфетку, развернул ее. Тихон двумя пальцами сжал бриллиант, посмотрел сквозь него на свет.
— Красив, зараза, — и опустил его в пол-литровую банку с водой. Роза, впервые увидевшая этот фокус, завороженно смотрела на банку.
— Сколько я тебе должен? — не оборачиваясь, поинтересовался Павлов.
— Тихон, никакие деньги не окупят того, что я пережила сегодня.
— Значит, будем считать, что мы квиты. Когда-то я спас тебе здоровье, красоту и жизнь. Теперь ты мне ничего не должна.
— Тихон, я верю в твою звезду. Ты сумеешь распорядиться брюликом. Я собственными глазами видела живьем семьсот тысяч баксов, которые чуть не оказались в моих руках, и понимаю, он стоит большего. Тихон усмехнулся и покачал головой.
— Нет, я не стану его продавать. Пусть стоит в банке с водой в холодильнике. Вечерами, когда становится одиноко, буду доставать его и глядеть, пусть греет мою душу. Роза почувствовала себя лишней. Поднялась.
— Поздно, мне надо идти. Я переволновалась, теперь хочется спать.
— Безвыходных положений не бывает, — задумчиво проговорил Тихон, и махнул рукой, мол, можете уходить.
Роза шла по улице под руку с Фаготом. На нее навалилась ужасная усталость, глаза слипались.
— Ты не воспринимай меня всерьез, — попросила Роза. — Я самая обычная проститутка, хоть и очень умелая. Меня нельзя любить.
— Разве я сказал, что люблю тебя?
— Мне так показалось.
— Ты мне нравишься. Это другое дело.
— Нет, — покачала головой Роза, — не я тебе нравлюсь, тебе нравится заниматься со мной сексом.
— Можно сказать и так. Роза увлекла Никиту в подъезд.
— Не бойся, — прошептала она, — приставать не стану. Просто дальше тебе не стоит идти в таком виде.
— Еще пару кварталов можно, знакомых я здесь не встречу.
— Я о ментах говорю, тебе срочно нужно изменить имидж.
— Меня никто не засек.
— Береженого бог бережет.
В подъезде стоял резкий запах сырости, застоявшейся кошачьей мочи — сердобольные жильцы подкармливали бездомных животных, за что и расплачивались. Из-под надписей на стенах местами проглядывала масляная краска, темно-зеленая, какой в прежние времена была выкрашена большая часть московских подъездов. Роза раскрыла пакет и предложила:
— Бросай сюда свою бандану. Тебе она, кстати, совсем не идет.
— Сам знаю.
Никита с трудом развязал тугой узел, на который были завязаны хвосты банданы. Бросил в пакет и куртку.
— Инструмента у тебя сегодня с собой нет. Ну, ничего, доведу тебя до самого дома. Твоя девушка, если встретится нам по дороге, ревновать не станет?
— Предоставь наши проблемы решать нам самим, — немного зло ответил Никита.
— Ты злишься не на меня, а на себя, так что можешь не извиняться, — предупредила Никиту Роза.
Она тоже привела себя в порядок. Чувствовалось, что в «полевых условиях» ей приходится делать это не в первый раз. Маленькое зеркальце, — с одной стороны выпуклое, чтобы видеть детали, с другой вогнутое, чтобы видеть лицо целиком, примостилось на батарее парового отопления. Роза смачивала тампон лосьоном и снимала косметику. Затем ловко, буквально несколькими движениями нанесла новую. Это абсолютно преобразило ее: другой разрез глаз, другой изгиб губ. Тональная пудра легла на щеки, и Фаготу показалось, что даже форма головы у нее изменилась. Никита расчесал волосы, и колоритная парочка вышла на улицу.
— Когда мы встретились в первый раз, Тихон сказал, что ты просто отрабатывала со мной прегрешения. Роза засмеялась:
— Неужели ты поверил, что правильный вор может прикрывать проституцию? Для настоящего вора жить с «мохнатого сейфа» — западло.
— Тихон мне всегда казался каким-то неправильным вором.
— Неправильным он может быть в отношениях с тобой, со мной, но только не с блатными. Ты не знаешь его по-настоящему. Он жесткий и беспощадный.
— А откуда ты его знаешь?
— Я знаю многих. С кем мне только не приходилось трахаться: и с авторитетами, и с ментовским начальством, даже с министрами и депутатами. Всех не упомнишь.
