Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
О Бафомете, семейной легенде и родовом проклятии, Александра немало услышала в ту исповедальную ночь. Подвеска, которую Лыгин, не снимая, носил на шее, наконец перекочевала к его единственной наследнице. Александра отдала ее Лизе, наказав бережно хранить и не продавать за бесценок.
— Сдается мне, она все-таки настоящая, — сказала женщина.
— Конечно, настоящая! — улыбнулась Лиза. Улыбка удивительно шла к ее бледному заплаканному лицу. — Ее несколько раз воровали, она терялась, но всегда возвращалась в семью. Она вернулась даже из хранилищ Ватикана. Отец еще до моего рождения купил у подпольного торговца две краденки — подвеску и средневековый трактат об алхимии. Обе вещи из Ватикана, из архивов инквизиции. И что вы думаете, подвеска оказалась наша, родовая! Прежде у отца были только рисунки и описания, копии из архивов барона Варнбюлера. Представьте, сколько случайностей должно было переплестись, чтобы подвеска из Рима попала в Москву, и не к кому-нибудь, а к законному владельцу!
— А как назывался трактат? — с замиранием сердца спросила женщина.
— Не помню точно. Что-то про ворона. Оттуда папа и вычитал про птичьи жертвоприношения.
— Он действительно, из Ватикана? Из архивов инквизиции?
— Папа так говорил. А он никогда не врал, — с гордостью заявила девушка. — Но трактат меня мало интересовал, а вот о нашем демоне я слушать любила… Мне так нравилось, что у нас есть свой демон! Собаку родители не заводили, кошку тоже, с птицами сами понимаете, что было… Так хоть какая-то замена!
Легенду о двуликом божестве, охраняющем род Моле — Варнбюлеров из поколения в поколение, девушка помнила наизусть, как дети помнят любимые сказки. Она рассказывала Александре, не сводя блестящих глаз с подвески, покоящейся на ее узкой, подрагивающей ладони:
— Демон-хранитель может даровать долголетие, ясновидение, предупреждать об опасности, но, призванный в мир людей особым образом, начинает убивать. И всегда берет двоих, мужчину и женщину. Одно его лицо — это прошлое, которого уже нет. Другое — будущее, которого еще нет. Но есть и третий, сокровенный лик, взгляд которого вечно устремлен в настоящее. Ни один смертный человек не осознает смысла того, что происходит с ним в настоящий момент. Что такое настоящее? Как только ты подумаешь о нем, оно уже стало прошлым. Когда ты еще не думаешь о нем — это темное будущее. Все невидимо, неуловимо, все вечно.
Лиза произносила слова, которые Александра уже слышала некогда от Лыгина, но теперь они звучали иначе. Если в голосе отца отчетливо слышалась ирония, то в голосе дочери звенела надежда.
— И я верю, — говорила девушка, — верю, что он не исчез навсегда. Мы все-таки сможем когда-нибудь поговорить. У меня осталось о нем так мало воспоминаний… Но они значат больше, чем вся моя жизнь. И я верю — ничто не кончено. И когда я умру, после меня тоже останется след, по которому пройдет кто-то другой…
— Непременно, — тихо откликнулась женщина, также глядя на подвеску. Впервые за последние дни ее покинуло мучительное ощущение, что реальность рассыпается, как замок, построенный из песка. — Что-то всегда остается.
…Александра не заметила, когда уснула. Разбудил ее голос соседки, спускавшейся с верхней полки:
— Через час Москва, так что если хотите умыться…
Вернувшись в купе, женщина позвонила врачу, наблюдающему Олега. Его телефон она попросила перед поездкой в Питер. В тот день пациент пришел в себя, но посетительницу к нему не пустили, пообещав разрешить встречу через пару дней.
— Я как раз на обходе, — сказал молодой врач. — Он в сознании. Можете приехать, в общие часы посещений. С четырех до шести.
И ровно в четыре Александра вошла в палату, куда Олега перевели после того, как ему стало лучше. Здесь, кроме него, было еще пятеро больных. Буханков лежал у самой двери, в полутемном углу. Женщина, чувствуя себя очень неловко, подошла и остановилась у кровати, не зная, куда деть пакет с передачей. Тумбочка в изголовье была заставлена чашками, завалена свертками. Ближайший сосед сочно, внушительно храпел.
— Саша! — обрадованно воскликнул Олег и сделал попытку приподняться на локте. — А я гадал, придет ко мне кто-нибудь или нет? Пока только следователь и был. Вчера вечером.
— Лежи, не прыгай. — Александра показала ему пакет: — Я купила гранаты, яблоки, апельсины. Ты столько крови потерял.
— Саша… — Мужчина пытался поймать ее взгляд, а она упорно отводила глаза. — Я думал, ты не придешь… Мне столько нужно тебе объяснить! Садись, не бойся, — он похлопал рукой по краю постели. — Видишь, комфорт относительный. Стульев не предусмотрено.
Художница присела.
— Надеюсь, через недельку меня выпустят, под расписку, — с воодушевлением продолжал Олег. — Потому что, понимаешь ли, нет резона тут загорать. В этой больнице еще хуже заболеешь. Надо будет — в Москве долечусь. Ты… о Светлане знаешь?
— Подписка о невыезде до суда, — понизив голос, ответила Александра.
— А откуда знаешь? Следователь сказал? Мужик мировой, кстати.
— Нет, мне сказала Лиза. Мы с ней общаемся. Можно сказать, подружились.
Прищурившись, Олег ожидал продолжения, но Александра дипломатично хранила молчание. Наконец мужчина не выдержал:
— Ну и хорошо, а то она осталась совсем одна.
— Тебе бы с самого начала ее пожалеть, Олег! — с упреком заметила художница. — Зачем эти крокодиловы слезы? Ты же все время наводил меня на мысль, что отца убила она!
— Тсс! — Олег, дернувшись, оглянулся на храпящего соседа. — Да это все Светлана задумала, при чем тут я? Она настаивала, чтобы впутать девчонку. Ей хотелось, чтобы мы с ней были заодно. Знаешь, такие люди все рассчитывают и в конце концов ставят тебе подножку…
— Это был верх подлости, повторять бредни о том, что отец гипнотизировал Лизу, а та в состоянии гипноза могла сделать все, что угодно!
— Но меня в этом убедила Светлана!
Александра предостерегающе вытянула руку:
— Помолчи! Оставим вопросы морального порядка. Поговорим об уголовщине. Ты ограбил Лыгина. Сперва его, а потом Лизу, единственную наследницу.
Олег неловко пошевелился и застонал. В его лице не было ни кровинки. Александра едва не сжалилась над ним, но все же продолжала:
— Да, ограбил. Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Ты выманил у Лыгина, вероятно, самую ценную вещь, которую тот приобрел в своей жизни. Трактат Фомы Эвбия. И это был именно ватиканский, еретический вариант, повествующий о жертвоприношениях, а вовсе не венский. И ты знал это.
— Мы поменялись… — пробормотал мужчина. Кожа на его лице, сильно заросшем седоватой щетиной, то и дело подергивалась, как пенка на остывающем молоке.
— Лыгин никогда бы не поменял трактат Эвбия на какой-то молитвенник. Пусть даже времен Реформации. Пусть даже переписанный втайне и по ошибке украшенный дважды заставкой с одним и тем же аббатством. Чего — ты ведь знаешь сам! — не было.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
