знаю. Это Александр Семенович Тагер. Взаимоотношения у нас с ним были товарищескими, хорошими, а не только не были враждебными.
Вопрос Тагеру: Когда и кем вы были вовлечены в контрреволюционную организацию?
Ответ: Я был вовлечен в к.-р. организацию Муравьевым Николаем Константиновичем в 1931 году.
Вопрос Тагеру: Расскажите подробно: при каких обстоятельствах вы были вовлечены Муравьевым в контрреволюционную организацию?
Ответ: Осенью 1931 г. мне предстояла поездка за границу в связи с тяжелой болезнью жены, она потеряла зрение, московские окулисты отказались что-либо сделать, считая болезнь неизлечимой, сообщив при этом, что за несколько месяцев до этого один из профессоров в Вене начал в виде опытов производить оперативное лечение соответствующего заболевания, также рекомендована была консультация с парижскими окулистами. Жене дано было разрешение на поездку, и после четырех мучительных операций к осени 1931 г. было восстановлено зрение на один глаз, т. к. оперирование второго глаза заключало в себе риск для достигнутых результатов по первому глазу, то проф. Линдер потребовал моего приезда, не решаясь вопрос решать единолично. Этим была вызвана моя поездка за границу.
Узнав о предстоящей мне поездке, Муравьев выразил желание повидаться со мной. В беседе со мной он начал с того, что среди других интеллигентских групп адвокатура поставлена у нас политикой тогдашнего руководства Наркомюста в совершенно нелепое и унизительное положение, не схожее с положением других групп интеллигенции, как: врачи, инженеры.
После этого он перешел к вопросу о том, что он, Муравьев, решил объединить вокруг себя группу московских адвокатов и что эта его инициатива поддержана Павлом Николаевичем Малянтовичем, что они оба стоят на точке зрения правильности позиций февральской революции и считают, что дальнейшее развитие должно будет доказать правильность этой точки зрения. В связи с предстоящей моей поездкой за границу он просил меня повидаться от его имени с Маклаковым, сообщить ему об указанном выше объединении и поинтересоваться у него, каково отношение различных французских политических кругов к событиям, происходящим в Сов. Союзе.
Вопрос Тагеру: В этот же раз перед поездкой за границу вы поручение от Малянтовича П.Н. разве не получали?
Ответ: При встрече со мной, которая была случайной, Малянтович высказал пожелание о том, чтобы я поинтересовался по затронутым выше вопросам не только мнением Маклакова, но и мнением Керенского.
Вопрос Тагеру: А когда вам давал поручения Малянтович в отношении встречи с проф. Ланжевеном?
Ответ: Беседа о проф. Ланжевен была при той же встрече, которая указана выше. Эту часть беседы с Малянтовичем П.Н. я сохранил меньше всего, было сказано приблизительно следующее, насколько я помню: прямого поручения встретиться с Ланжевеном, которого я знал лично, мне не давалось, но было сказано, что если бы мне пришлось с ним встретиться, то чтобы я ему сообщил о том, что предполагаемая поездка в Париж академика Иоффе несколько откладывается, это сказано было мимоходом и на всякий случай.
Вопрос Тагеру: В своих показаниях от 15-го июля 1938 года вы показываете, что предполагаемая встреча с Ланжевеном должна была вестись не только об откладывании поездки Иоффе, но должна была носить и политический характер. О чем именно Малянтович П.Н. давал вам задания вести переговоры с проф. Ланжевеном?
Ответ: Этой части своих показаний я с достаточной ясностью сейчас не помню и прошу не отказать их прочесть.
Вопрос Тагеру: Зачитываются вам ваши показания от 15.VII.1938 г. по вопросу заданий Малянтовича о встрече с проф. Ланжевеном:
Ответ: Подтверждаю общий смысл данного мною показания, которое только что вы мне зачитали.
Вопрос Малянтовичу: Подтверждаете ли вы показания Тагера?
Ответ: О беседе Тагера с Муравьевым осенью 1931 года, о которой он показывает, мне ничего не известно, и какое объединение московской, советской адвокатуры собирался организовать около себя Муравьев, мне тоже неизвестно. Предполагаю, что речь могла идти об улучшении в среде адвокатуры ее профессионально-общественной работы и создании для этого соответствующих организаций. О том, что Муравьев завербовал А.С. Тагер в какую-то контрреволюционную организацию и какая это была организация, я ничего не знаю и, если бы услышал об этом от кого-нибудь, отнесся бы к этому с недоверием, потому что знал Тагера как безупречного советского гражданина.
Никакого и никому поручения за границу я Тагеру не давал, в частности, не давал никакого поручения Керенскому и проф. Ланжевен. Последнего – Ланжевен – я не знал, знаком с ним не был и никакого поручения давать ему не мог, менее всего политического. Я, кроме того, уверен был до сей минуты, что, если бы я и попытался дать Тагеру какое-нибудь антисоветское, политическое поручение, то он бы мне в этом категорически отказал, по той же причине, которую я уже указал.
Вопрос Тагеру: Правду ли говорит Малянтович и подтверждаете ли вы свои показания?
Ответ: Своих показаний я не изменяю.
Вопрос Тагеру: Поручения Муравьева и Малянтовича П.Н. вы выполнили?
Ответ: Поручение Муравьева о беседе с Маклаковым исполнено. С Маклаковым до того я виделся лишь один раз в 1915 или в 1916 году – во время совместной с ним и с Муравьевым защиты в Архангельске. При встрече с Маклаковым в Париже я напомнил ему об этой встрече. Он мне вежливо ответил, что ее помнит, но достаточной уверенности в этом у меня не было.
Этим я объясняю большую сдержанность Маклакова в беседах со мной. Я передал ему пожелания Муравьева быть осведомленным о настроениях различных французских политических кругов к СССР. Я прибавил к этому, что хотел бы знать как его мнение по этому вопросу, так и мнение Керенского. Он мне ответил, что свое мнение он может мне высказать. Что же касается Керенского, то последний в длительном отъезде из Парижа, и что он, Маклаков, постарается дать возможность мне с ним увидеться, если тот вернется во Францию еще во время моего пребывания в Париже.
Характеризуя позиции различных французских политических кругов в отношении к СССР, он прежде всего отметил, что нет ни одной политической группировки, которая бы к моменту нашей беседы ставила бы перед собой в какой-либо форме интервенционистские задачи по отношению к СССР – ни среди правых французских политических партий, ни среди левых. К этому Маклаков прибавил, что, насколько он может дать свою политическую оценку положения в Европе, нужно, по его мнению, раз навсегда считать похороненным для французских политических группировок вопрос об интервенции по отношению к СССР.
Самый вопрос об отношении французских политических партий к интервенции Маклаков затронул, указывая на то, что, например, Керенский до сих пор не выбросил этих мыслей, о которых он, Маклаков, отозвался с большой резкостью
