не кончилось бы отказом от жалобы. Он все еще надеялся, что главари сойдут с опасного пути, по которому они уже так давно шли, и тогда он удовлетворился бы возмещением убытков потерпевшим беднякам.
Но после каждого нового разговора с регентом он убеждался, что обещания об исправлении ни к чему не ведут, и горько жалел о неудаче своих попыток.
Теперь мы оставим его на некоторое время, чтобы рассказать читателю историю яванца Саиджи из деревни Бадур. Название деревни и имя этого яванца я заимствую из записок Хавелаара. Речь будет идти о насилиях и грабеже. Если рассказ мой сочтут вымышленным, я готов привести имена тридцати двух человек из района Паранг-Куджанг, у которых за один только месяц отобрали для регента тридцать шесть буйволов. Или, вернее, я могу назвать имена тридцати двух человек этого района, которые в течение одного месяца осмелились подать жалобы; эти жалобы были расследованы Хавелааром и полностью подтвердились.
Таких районов в округе Лебака имеется пять.
Если вам угодно будет предположить, что число отнятых буйволов в районах, не имевших чести быть управляемыми зятем адипатти, было менее велико, то я готов с этим согласиться, хотя совершенно неизвестно, не основывалось ли бесстыдство других главарей на столь же прочном фундаменте, что и высокое родство. Главарь района Чиланг-Кахан на южном берегу мог полагаться, за отсутствием могущественного тестя, на то, что беднякам подача жалоб будет затруднена тем, что им пришлось бы каждый раз проходить расстояние в 40—60 палей, отделявших их деревню от оврага у дома Хавелаара. Надо помнить далее о тех, которые отправились в путь, но так и не дошли до дома Хавелаара, или же о многих, которые не отважились даже покинуть деревню, устрашенные судьбою других жалобщиков. Поэтому, умножив на пять количество буйволов, отобранных в одном районе, мы не получим, я думаю, слишком высокой цифры того количества буйволов, которые ежемесячно отнимаются во всех пяти районах на содержание двора лебакского регента.
Дело заключалось к тому же не только в отобранных буйволах. Не это было даже самым главным. Повсюду, и особенно в Индии, где работа на господина еще допускается законом, для противозаконного использования труда туземцев требуется меньшая доля бесстыдства, нежели для отнятия их собственности. Легче убедить население в том, что правительство нуждается в его труде, не собираясь оплачивать этот труд, чем даром требовать от него буйволов. Если запуганный яванец даже и пытался бы выяснить, насколько требуемая с него бесплатная работа соответствует существующим узаконениям, он все равно ничего бы не добился, ибо он не может знать, до какой степени нарушен закон.
Если с такой бесцеремонностью совершаются преступления, которые гораздо более опасны и которые труднее скрыть, то что же говорить о преступлениях, которые легче осуществимы, но не так легко могут быть обнаружены!
Я сказал, что перейду к рассказу об яванце Саиджи, но перед этим я вынужден сделать одно из тех отступлений, которых вряд ли можно избежать, когда речь идет об условиях, совершенно незнакомых читателю. Я уже несколько раз употреблял слово «яванцы», и как бы естественно оно ни звучало для европейского читателя, оно звучит ошибкой в ушах человека, знакомого с жизнью на Яве. Западные резиденции Бантам, Батавия, Преангер, Краванг и часть Черибона составляют вместе так называемый Сундаланд и не считаются принадлежащими, собственно говоря, к Яве. И в самом деле, не говоря уже о прибывших из-за моря чужестранцах, туземное население в этих местностях совершенно другое, нежели во внутренней Яве или в так называемом «восточном углу»; язык, быт, народный характер, одежда настолько отличаются от восточных, что сунданезец, или орангунун, [136] не более похож на собственно яванца, чем англичанин на голландца. Это различие часто дает повод к расхождению во взглядах на индийские дела. Если принять во внимание, что уже Ява разделена столь резко на две несхожие части, — не говоря обо всех дальнейших подразделениях, — нетрудно будет понять, сколь большим должно быть различие между племенами, еще более удаленными друг от друга и разделенными морем. Тот, кто знаком с жителями Нидерландской Индии только по Яве, не может составить себе правильного представления о малайце, об амбоинезце, о баттаке, об альфуре, о тиморезце, о даяке или о макассарце, — все равно как если бы он никогда не выезжал из Европы. Для того, кто имел возможность наблюдать эти различия между племенами, часто кажутся смешными разговоры людей, все знания которых ограничены пределами Батавии или Бёйтензорга. Неоднократно я удивлялся тому мужеству, с которым, например, прежний генерал-губернатор, на основании опыта и знания какой-нибудь одной местности, стремился придавать вес своим речам в парламенте. Я, разумеется, достаточно высоко ценю знания, добытые путем тщательного изучения книг, и равно поражаюсь глубокому знанию Индии тех, кто никогда не ступал на индийскую землю. И когда бывший генерал-губернатор действительно обнаруживает такие знания, он заслуживает лишь уважения — как достойную награду за многолетнюю усердную и плодотворную работу. Он заслуживает еще большего почтения, нежели ученый, которому пришлось преодолеть куда меньшие трудности, ибо он находился на большем расстоянии от предмета своего изучения и, не вступая с ним в непосредственное соприкосновение, меньше рисковал впасть в ошибки, которые вытекают из недостаточного опыта, чего не так легко было избежать генерал-губернатору.
Я сказал, что поражен мужеством, проявленным некоторыми при обсуждении индийских дел. Ведь они знают, что их слова могут быть услышаны не только людьми, которые считают, что двух лет, проведенных в Бёйтензорге, достаточно для того, чтобы изучить Индию. Они знают, что их речи будут прочтены теми, кто живет в Индии, кто может засвидетельствовать их неопытность и кто, так же как и я, поражен бесстыдством, с каким человек, еще недавно стремившийся спрятать свою непригодность под покровом высокого чина, вдруг начинает говорить так, будто действительно знает, о чем говорит.
Поэтому-то нам так часто приходится слышать жалобы на некомпетентные высказывания. Нередко в парламенте то или иное предложение об изменении в колониальной политике оспаривается путем отрицания компетентности его защитников. Большею частью важные вопросы разрешаются не изучением того предмета, к которому они относятся, но посредством апелляции к авторитетности того, кто о данном вопросе говорит. А так как им обычно оказывается тот, кто считается «специалистом» и кто, как правило, «занимал в Индии столь высокий пост», то результат голосования почти всегда окрашен теми заблуждениями, которые как бы неразрывно связаны с этим «высоким постом». Вероятность неправильного
