ремеслом заниматься до следующего сбора, либо на патрульную службу заступать. Да только от последней навыков, нужных в бою, больше не становиться. Знай себе броди да торгуй лицом для пущего порядка на улицах. Иногда помогай растаскивать баграми горящие постройки, чтобы не перекинулся огонь на соседние. И все, собственно.
Нормальных же строевых экзерциций никто для них не устраивал. Со времен Алексея Михайловича. Да и тот не сильно упорствовал, видя крайне слабую отдачу.
Для бунтовщиков же этот залп пяти сотен стрельцов выглядел чем-то оглушительным и совершенно деморализующим. Даже несмотря на то, как те стали копошиться и медлить с его повторением. Так что, когда стрельцы с горем пополам перезарядились, стрелять было особенно не в кого. Противник напротив них убежал в основном. Оставив после себя полсотни убитых и раненых. Телеги все же стояли не пустыми, а заполненные где землей, где еще чем. А потому в известной степени защищали от такого обстрела. От пуль, но никак не от психологического давления считай мушкетных залпов, даваемых шагов с семидесяти. Все-таки, несмотря на все нововведения, калибр у огнестрельного оружия в русской армии, как, впрочем, и многих иных, был вполне себе мушкетный. И бабахало знатно, давя грохотом и дымом. Особенно если разом бить.
А рядом, к аналогичным заставам, подступились и иные полки. И везде было тоже самое. Стрельцы, конечно, были не лучшими войсками, однако, на фоне того сброда немотивированного даже они умудрились блеснуть.
Растащив телеги войска вошли в город.
Опять-таки — неспешно.
При столь невысоком уровне выучки и организации войска что-то быстро и слажено делать не представлялось возможным. Даже в томных грезах и влажных мечтах.
Начали продвигаться по улицам, стараясь как можно скорее добраться до кремля. Встревая то тут, то там в мелкие стычки уличных боев. Где-то, где бунтовщики успевали как-то отгородиться теми же повозками, затевали перестрелку. Где-то, ежели позволяли обстоятельства, давили массой, выхватив сабли или бердыши. Все-таки мотивация у стрельцов была в данном конкретном бою дай Боже. Они прекрасно понимали, что чем лучше себя покажут, тем больше надежды на прощение царем.
И продвигались.
Довольно быстро продвигались.
В конце концов у Софьи под рукой имелось всего тысячи полторы разнообразного сброда, собранного с бору по сосенке. Причем, далеко не самого мотивированного стоять на смерть. Тут имелись и отряды казаков, и дезертиры, собранные в ватажки, и бедные помещики, и даже отдельные литовские да татарские отряды.
Без потерь, ясное дело, не обходилось. Однако решительное численное преимущество и невероятная пропасть в мотивации делали свое дело. Раз за разом неприятель отходил под ударами стрельцов. Бежал считай.
Так до кремля и дошли.
До его закрытых ворот.
Здесь Гордону пришлось выкатывать уже свою полевую артиллерию. Легкую. Представленную пушками в калибре от 1 фунта до 3. Готовясь вдумчиво выбивать ворота, а потом прорываться. Он был уверен, что за воротами уже возводят подковообразные баррикады, где их встретят и стрельцам придется знатно умыться кровью. Но…
Ворота неожиданно открылись.
И перед глазами царских войск предстала неожиданная картина…
Боярское ополчение, собранное по типу отряда Лопухиных, присоединившихся, кстати, к войску их открыло. Небольшое, но все ладно упакованное хотя бы в кольчуги. Но в основном в более достойные доспехи. Все в крови стояло. А за ними — поле битвы и какие-то элементы так и не возведенной подковообразной баррикады. Порубили они бунтовщиков, что их обороняли.
— Это как понимать? — спросил выехавший вперед Патрик Гордон.
— Мы, как узнали, — произнес Василий Васильевич Долгоруков, выехавший навстречу, — что есть надежда подавить бунт, сразу подняли верных людей и повели их на Москву. Дабы решительным наскоком не дать бунтовщикам в кремле запереться. Это ведь надолго было бы.
— Наскоком?
— Да. На конях, сбив заслоны ворвались в кремль. Атаковав с первыми вашими залпами. Вот и не успели они все ворота закрыть. Проскочили. Сошлись накоротке, на белом оружие. А потом, — он неопределенно махнул рукой, указывая на «мелко нашинкованный винегрет» из тех, кто еще утром бродил ватажками по городу, чувствуя себя хозяином в городе.
Алексей, слышавший этот разговор издали, усмехнулся. И скосился на Ромодановского. Тот же почтенно кивнул. Дескать, так все и было…
Появление именно этого Долгорукова здесь в такой роли оказалось пусть и неожиданно, но вполне предсказуемо. Человек Василий Васильевич был прямой как шпала и бесхитростный, а потому почти что наверняка не посвященный в тайные дела его рода и клана. Просто потому, что иначе разболтал бы. Или того хуже — встал бы на дыбы, все сорвав. И уж к кому-кому, а к нему претензий просто быть не могло.
Тем более в таком деле.
Он ведь и без всяких игр вот так мог поступить, презрев интересами рода и клана. Другое дело, что людей он вел выставленных теми, к кому у того же Алексея хватало вопросов. И если бы эти мутные деятели сами появились, то это могло бы вызвать недоразумения, вплоть до открытия огня до переговоров. А тут… оптимальный кандидат.
Да, чуть позже этих… хм… дельцов тоже обнаружили. Так же, в праотеческой броне. Тут же. В кремле. У некоторых даже кровь на саблях имелась. Явно поучаствовали в вырезании тех, кого еще совсем недавно считали соратниками. Но это случилось, когда уже произошла «встреча на Эльбе» и стороны прояснили свои позиции…
Кремль был зачищен от большинства защитников. Поэтому стрельцы спокойной вошли в него и подступили к царским палатам. Но они оказались запертыми крепко накрепко. А изнутри на требования открыть никто не отвечал. Словно вымерли все. Так что пришлось вдумчиво выбивать двери, подпертые изнутри мебелью.
Хотели уже пальнуть из пушек малых калибров, но Ромодановский от того уберег. Указав на то, что, раскурочив царские палаты, славы не снискать. Да и куда супостатам теперь деваться?
Поэтому стрельцы аккуратно выломали дверь. Точнее вынули. Просто поддели и сняли с петель, нанеся минимальный вред убранству. Потом также осторожно разобрали импровизированную баррикаду за дверью.
Хлынули внутрь по пустым помещениям.
И, войдя в Грановитую палату, остановились в нерешительности. Потому как внутри нее находились трупы. Все Милославские, включая старших сестер Петра. А также несколько иных представителей клана, которыми, решили пожертвовать. Очень, надо сказать, немногочисленных и далеко не самыми ценными.
Софья же сидела на троне, держа в мертвой руке письмо.
— Стоять! — рявкнул Алексей, когда узнал о том. — Все вон! Не топчитесь тут!
Большинство лишних людей вышло.
Самые влиятельные остались стоять у двери, наблюдая за тем, как царевич осматривается. То к одному трупу подойдет, что-то посмотрит, то к другому. И
