старается помириться, чуть не подавилась мягким печеночным тортом с ярмарки. Чтобы Агний не услышал её возмущенный кашель, запила целым стаканом сильногазированной газировки, отчего у неё защипало в носу и набух живот.
Как он смотрит на других? Всегда ласково и щепотку снисходительно. Так же, как на меня? Он на всех так смотрит? Чем же отличаются тогда наши отношения от его женолюбия? Только браком?
Как-то она думала, что он в силу своего старчества, относится к остальным представительницам прекрасного пола, как к братьям меньшим, то есть как к сёстрам меньшим, или, как к дочерям: снисходительно и балуя.
Но когда Хрисанф привёл старших дочек в дом, то она воочию узрела, что к чужим — это не отеческие чувства. Виктория, Вероника, Ванесса порой доводили его до белого каления и не всегда он с ними обращался, как будто им всё дозволено и допущено. А когда у них появились собственные дети, оказалось, что Агний — типичный хлопотливый папа-курица и заботливый нежный отец. И он ни в коем случае не вёл себя с ними так, как гребаный истукан, которого она сейчас обозревала.
Кирсанов кивал, соглашался, подавал им еду и питье, сумочку, таскал с собой их накидки и как будто обнимал глазами.
Он это нарочно. Скоро уедет наверное с ними, когда миледи скажут, что устали и им пора баиньки в отель.
Он бросил на неё проверочный мимолетный взгляд и прочитал в её недовольном лице: прекращай уже это дуракаваляние и иди ко мне.
Хрисанф с удовольствием попрощался с привыкшим к нему дамами, уже посчитавшими, что он у них в кармане. Он действительно был любезен с ними и времяпрепровождение, проведённое с ними, было очень даже милым и познавательным, но раз его звала Далила, то он не стал лишний раз думать, что, как бы, кинул своих съемщиц.
— Ты бы ещё у входа стал, приподнял ножку.
— Можно попробовать. Только, сколь долго надо будет ожидать? А то я покроюсь мраком отчаяния, если никому не буду нужен.
— Почему ты на них так смотрел?
— Как? Я не вижу себя со стороны?
— Как будто они важны и сильно дороги тебе.
— Да нет. Не было такого. Это всё эти проклятые моргала. Что хотят, то и делают.
— Во всяком случае, не сваливай всё на самые любимые мной на свете глаза. Я запрещаю тебе так смотреть на других. Опускай голову, или смотри на небо.
— Слушаюсь и повинуюсь.
— Не смешно.
— Да, Лила.
— Я сказала, не тупи так больше. Ещё немного и они увезли бы тебя в неизвестном направлении. Как бы я тебя нашла потом?
— Да, Лила.
— Хватит паясничать. Лучше займи мой рот чем-нибудь, пока я не выплюнула ещё какую-нибудь гадость.
— Да, видимо, кое-кто оставил его бесхозно. Это он виноват.
Он потянулся за поцелуем и почувствовал, что она кипит от возмущения и держится на честном слове.
— Агний.
— Прости, крошка. Я это действительно нарочно. Сам не знаю, что на меня нашло. Ничего мне не нужны никакие мамки и титьки.
— Правда?
— Конечно. Просто меня так легко развести. Но эта Люси, она ничего такого не хотела и я просто на самом деле проголодался, а тут — пирожки. Ты же знаешь, как я люблю пирожки. А потом давай валить на меня все эти истории про выгоду содержания круглогодичных зелёных мини-садиков. Ты же знаешь, какой я идиот. Так и забыл обо всём, как в тумане. Счета, грибы, счета, доходы.
— О дьээ.
— А с этими. Ну да. Но они бы меня не увезли, точно говорю. Я бы сбежал от них к тебе всё равно.
— Тебя нельзя оставлять одного полуголым и в таком раскрытом состоянии. Я не могу за всем уследить.
— Тогда не толкай меня к кому попало. Я грустил без тебя. Ничего я не открылся, наоборот потух.
— Ага потух. Ты ласкал их взглядом.
— Нет.
— Да.
— Тогда — вот решение.
Он надел солнечные очки и принялся за третий арбуз, закусывая печеночным тортом, бутербродами, слойкой с ветчиной, овощным салатом и шашлыками.
— Ну, ладно. Теперь посмотри на меня.
Он поднял очки на лоб, убрав часть влажных тёмных прядей.
— Как?
— Ты смотришь также!
— Нет.
Он схватил её брыкающуюся и дувшуюся.
— Никакой разницы!
— Есть, и ты сама это знаешь.
Она и знала, только не могла себе в этом признаться. Это не был выхоленный перманентно углеводный взгляд. Он смотрел на неё по-разному. Также, как и она, иногда с нетерпением и ненавистью. Только неравнодушно. Он также сходил с ума, когда между ними бегала чёрная кошка и даже допускал, что зря, очень зря он с ней сблизился. Но как только кошечка уходила приносить деньги или удачу, они кидались друг на друга так, как будто к глотку воздуха.
— Если б даже они овладели мной и делали со мной, всё что хотят, моё сердце всё равно прописано с тобой. Там было бы только моё жалкое тело.
— Вовсе не жалкое.
— И не мамки это вовсе. Обычные нормальные женщины. Просто немного одинокие. Я не нуждаюсь в титькином молоке.
— Ты нашёл колечко Мунди.
— Конечно, нашёл. Нечего мусорить. Мы тут за экопроекты вроде стояли.
— Это не мусор.
— Неважно. Можешь его снова выкинуть. Только не выкидывай меня.
— Если я тебе нужна, то не буду.
— Ты мне нужна лучше всего на свете.
— Ты меня любишь?
— Лучше всего во всех мирах и временах. А теперь давай проведём профилактические работы в наших неуемных пастях. Совсем от рук отбились. Обними меня покрепче. Ладно, сойдет. Как же я скучал!
Глава 55
После ужина на свежем воздухе они разомлели, и еле перебирали лапками, подставляя лица вечернему солнцу.
— Агний.
— Далила.
— Можешь идти поплавать, или там что, какие развлечения. Не обязательно "весь отпуск" ленить рядом со мной.
— А я этого и хотел: ленить вместе с тобой.
Вытягивается с коврика к шезлонгу, чтобы прикрыть её дополнительным пледом. Хоть на улице и июль, вечером падает роса и прочий конденсат.
— Ну не ври. Лежбище — это не про тебя. Иди уже. А я тут побуду с лягушатами.
— Пойдём со мной на второй уровень, будешь сидеть на моей спине.
— Ээ, нет. Подумают, дураки какие ходют.
— Ничего не подумают. Или хочешь в закрытый сектор? Можно подайвить.
— Нет. Мунди слишком глубокий, поэтому мне комфортно только на мели, и то здесь прохладно.
— Да, точно, совсем забыл, что многие сюда не лезут именно из-за температуры.
— Но в июле разогревается (утешает).
— А я, как дурак, вот люблю холодинку.
Изучает
