зашли в дверь с номером 306.
* * *
Комната отдыха — или как это назвать? — выглядела скромно: кожаная мебель, красный ковер, кулер с водой, пара фикусов в горшках и включенные лампы дневного света — закрытые жалюзи не дают дневному свету попасть в помещение. На диване сидел Жириновский. Вживую я его в прошлой жизни, ясное дело, не видел, но, на мой взгляд, местный вариант Владимира Вольфовича отличался меньшим весом и большим количеством морщин. Улыбнувшись, он поднялся нам навстречу:
— Добрый день! Милые дамы, от всей души желаю победы в конкурсе. Витя, проводи, пожалуйста, артистов в гримерку, — в последней фразе скользило едва заметное недовольство. — Алексей составит им компанию, — попросил «на выход» и Лёху.
— Мамка за вас голосовать будет, — порадовал политика пацан.
— И мы все тоже будем за вас голосовать, Владимир Вольфович, — заверил Федор Степанович.
— Не подведу, — не стал убегать от ответственности Жириновский, и односельчане покинули кабинет в сопровождении одного из милиционеров.
Когда дверь закрылась, Владимир Вольфович стер добродушие с лица и спокойно спросил нашего провожатого-«костюма»:
— Тебе кого, Женя, привести говорилось?
— «Гостей в количестве одиннадцати человек», Владимир Вольфович, — развел тот руками. — Без конкретики.
— Оправдан, — буркнул Жириновский и протянул мне руку. — Ну здравствуй, подарок судьбы.
— Здравствуйте, — пожал я.
— Верительные грамоты есть? — отпустив мою руку, спросил он Гришу.
— Обычай знаком, — ответила девочка. — Документов нет.
— Докажи, что ты — не человек, — сложил он руки перед собой.
Жук-дипломат вытянула руки перед собой и превратила их в сверкающие хитином лезвия. Охрана напряглась, Владимир Вольфович кивнул:
— Достаточно. Благодарю. Присаживайтесь, — велел он, указав на кресла.
Мы сели, сам он вернулся на диван.
— Три дня до контакта? — спросил он.
— Да, — кивнула Гриша.
— Существует возможность ускорить?
— Нет.
— Твои полномочия?
— Предложить союз. Цели: уничтожение старой Верховной, возвышение матери, объединение человечества, обмен технологиями, совместная экспансия с включением в союз встреченные разумные расы. Вы — будущий президент человечества.
— Сказочно, — вздохнув, погрустнел Владимир Вольфович. — Так не бывает.
— У людей не бывает, — поправил я. — Но жуки — не люди. Это вообще одна особь.
— С одной особью договориться легче, — снова вздохнул он, приободрился и подмигнул мне. — Ладно, если прижмет — уйдем в Нью-Йорк.
Удобный проход мы нашли: прямо напротив входа в Центральный парк.
— Беру время подумать, — добавил Жириновский для жука-дипломата и переключился на меня. — Временно тебя усыновляю. Захочешь вернуться в свой мир — уйдешь, но сначала помоги дело сделать.
— Я понимаю, — кивнул я. — Сделаю всё, что смогу.
— Молодец, — припечатал меня Жириновский и поднялся на ноги. — Пойдем тогда.
Нас с Гришей и Вольфовичем окружила охрана, и мы покинули комнату.
— Сейчас тебя с людьми знакомить буду, — совместил проход по коридору с инструктажем кандидат в президенты. — Запоминать и разговаривать не обязательно — больше едва ли увидитесь. Просто стой рядом, улыбайся тем, кто улыбается тебе и пожимай руки.
— Хорошо.
— Натерпелся за эти дни? — сочувственно посмотрел он на меня.
— Нормально, — пожал я плечами. — Отдохну, когда все закончится. Можно мне зарплату?
— Я думал, ты долей добычи берешь, — весело подмигнул Жириновский. — Во народ, а? Только возможность появилась, сразу п***ть как не в себя кинулись. А потом они же будут требовать искоренить коррупцию!
— Коррупция и воровство — это плохо, — поддержал его я. — Но деревенских понять можно.
— Можно, — признал Жириновский. — После контакта зарплату тебе выпишу. Пока тебе все равно незачем — кормят, одевают. Не обижайся, но она… — кивнул на Гришу. — …Вполне могла запудрить тебе и нам мозги.
— Но действовать-то вы уже начали, — заметил я несостыковку.
— Не «вы», а «ты», — поправил он. — И «отец» или «папа».
— От ответа уходишь, отец.
— Ты же ничего не спросил, — ухмыльнулся он.
Подловил пацана и рад.
— Еще у нас два американских оборотня есть — можно их ко мне в телохранители с зарплатой?
— То же мне «телохранители», — поморщился Владимир Вольфович. — Их Серега в одиночку под орех разделает.
Вояка приосанился.
— Наемникам и чужакам доверять — последнее дело, Андрей, — назидательно заметил Жириновский. — Пока им платишь, они вроде за тебя. Но всегда найдется тот, кто захочет заплатить больше. А то и круче — мне тут кино показывали, там здоровенный американец упал на колени и рыдал как баба, увидев руины Статую Свободы. Как думаешь, если им какой-нибудь ЦРУшник помилование пообещает, они долго колебаться будут? Но пока за тобой мои люди приглядывают — бери, поиграй в солдатики.
— Расхотелось, — признался я.
— Поздно, — отмахнулся он. — Все равно пока пристроить некуда.
Спустившись на второй этаж, прошли по короткому коридору и оказались в банкетном зале. По свободному от богато накрытых шампанским, крабами, осетром и черной икрой столов пространству курсировали разодетые мужчины и женщины всех национальностей. Узкоглазые через одного держали поводки ручных оборотней — статусная штука, видимо — что вызывало неприязненные взгляды у европиоидной части гостей. Некоторые из них прибыли из Империи — на это указывали парадно-церковные одежды. При сближении с японцами, впрочем, лица обретали вежливые улыбки, а экзотические питомцы подчеркнуто игнорировались.
Мерзко.
Мы прошлись по залу:
— Сын мой, Андрей. Сберёг бог. Нет, девочка не моя — из деревенских…
— Горжусь, он у меня отличник, первый курс педагогического института закончил…
На этой фразе он посмотрел на меня — смотри, мол, какую «плюшку» могу дать. Принял. Оценил.
— В деревне практику в школе проходит — чего ему в Москве делать? Пусть посмотрит, как простой народ живет…
— У нас такая мода, — едва заметный кивок на группу япошек. — Не приживется. Мы — русские, и всегда остаемся людьми!
На то, чтобы обойти зал по кругу, ушло больше часа. У меня немного рябило в глазах, многократно пожатая рука побаливала. Это такая вот у политиков жизнь? Столько рож запоминать — это же настоящий ад! Хорошо, что мне это не грозит. Фуршет мы покинули через служебный вход, снова попав на лестницу и отправившись на третий этаж.
— Молодец, — похвалил меня Вольфович. — Так дальше себя и веди. Чем меньше говоришь, тем меньше вероятность проколоться. Языком на людях болтать — это опыт нужен. Со временем наберешься.
— Зачем мне? — пожал плечами я.
— Пригодится, — отрезал он. — Вот смотри — ты к себе домой вернешься уже не такой, каким уходил, правильно?
— Правильно, — поморщился я.
Жизнь прежней уже никогда не будет.
— Ты не грусти, — приобнял меня за плечи. — Смотри на пережитое как на уникальный опыт, сделавший тебя лучше. Ты — не ссыкло, в истерики не впадаешь и вообще парень башковитый. Вот ты Тимофею рассказывал, в школе работать хочешь?
Посмотрев на сохранившее невозмутимое лицо — «работа такая» — КГБшника, я кивнул.
— Это же пустая трата твоего потенциала! — продолжил Жирик. — Меть выше! Ну какие в деревне
