– Пойдет? – спросил он, показывая их стоявшему внизу Знахарю.
– Пойдет, – кивнул Знахарь, – пошли.
Спец, балансируя лопатами, спустился по узкой сходне и направился вслед за Знахарем.
Пройдя несколько шагов, Знахарь остановился, и, повернувшись к оставшейся в одиночестве Алене, сказал:
– Если что, стреляй не раздумывая.
Алена кивнула, а на лице спеца, взглянувшего на тоненькую молодую девушку, отразилось сильное сомнение.
– А она сможет? Мушкет-то серьезный!
– Девочка выросла в тайге, в семье охотников.
– А-а-а… Ну, тогда другое дело.
И они пошли по следам, уводившим за скалы.
Через час энергичной работы четыре трупа были без затей закопаны в песок, а тело Наташи, завернутое во все нашедшиеся тряпки, похоронено отдельно и неглубоко. Знахарь рассчитывал на следующий же день вывезти ее отсюда и нормально похоронить на кладбище. Сухой песок давал надежду на то, что за один день с телом ничего не случится.
Когда скорбный труд был окончен, невольные могильщики присели на торчавшие из песка камни и закурили. Знахарь придирчиво осмотрел место событий и остался удовлетворен. О произошедшей здесь трагедии нельзя было даже догадаться.
Теперь оставалось только…
Он небрежно пошарил по карманам широких холщовых брюк, как бы ища что-то, и сдвинул предохранитель «Беретты», громко кашлянув при этом, чтобы заглушить щелчок.
– Как тебя зовут? – спросил он у сидевшего в пяти метрах от него отставного спеца, который сосредоточенно выпускал в неподвижный воздух тончайшую струйку дыма, освещенную вечерним солнцем.
– Костя, – ответил спец и, смахнув со лба пот, ответил Знахарю спокойным взглядом.
– Тезка… – Знахарь усмехнулся.
– Ага, тезка, – кивнул Костя, – да ты, Знахарь, не мучайся, не стоит.
Знахарь удивленно посмотрел на тезку, а тот, все так же спокойно глядя ему в глаза, сказал:
– Я ведь знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты не можешь решить, то ли похоронить меня здесь вместе с остальными, то ли нет. Что – не так?
Знахарь прищурился.
– Я Наташу еще с учебки знал, – снова заговорил Костя, глядя вдаль, – даже был в нее влюблен. Мы тогда все в нее влюблены были. А теперь…
И он посмотрел на то место, где под метром песка неподвижно лежала его бывшая любовь.
Потом он снова взглянул на Знахаря и сказал:
– Я ушел из Конторы пять лет назад. И с тех пор занимаюсь тем, чем считаю нужным. А последние два года, когда вы с Наташей стали… ну, в общем, быть вместе, я по ее просьбе постоянно вел тебя. Так сказать, – ангел-хранитель.
Он засмеялся и добавил:
– А ты и не замечал даже. Значит, я хороший шпион. Ты ведь так ее называл?
Знахарь кивнул, не зная, что и сказать.
– Ты не мучайся, не соображай там ничего так судорожно, не надо. Я сам тебе все расскажу. Наташа доверяла мне, и я знаю о тебе почти все, кроме той информации, которую ты сам тщательно скрываешь от всех. Я, например, знаю, что у тебя где-то здесь какие-то сокровища, а какие именно и где – мне неизвестно. Наташа мне этого не говорила. Все твои телодвижения мне отлично известны, и во многих из них я принимал участие. Кокаин для дяди Пашиной братвы в Египте – моя работа. Н у… Еще я лично вклеивал в Библию инструкцию по использованию ракетного ранца.
Знахарь удивленно вскинулся и уставился на довольного такой реакцией Костю.
– Еще много чего было, но сейчас это не важно. Главное, что ты уже не будешь выхватывать из штанов пушку. Так ведь?
– Да, пожалуй, – медленно ответил Знахарь, понимая, что только что он чуть было не совершил невероятную глупость.
– А ведь ты был готов завалить всех нас, как капитан Флинт на Острове Сокровищ. Правда?
Знахарь сам до последней минуты старался не думать об этом, но другого выхода у него не было, и он понимал, что бывшие федералы, знающие о сокровище мурзы Казанского, ему совсем не нужны и даже смертельно опасны.
Он нахмурился и спокойно вытащил из кармана «Беретту».
Посмотрев на пистолет, а потом на Костю, он сказал:
– Расскажи мне подробно, что сказала тебе Наташа об этой поездке сюда.
– А рассказывать особенно нечего. Она позвонила мне и сказала, чтобы я взял двух ребят, но таких, чтобы не переживать за них в случае чего, и подтягивался в Казань. А когда я спросил ее, что у тебя здесь за дела, она засмеялась и ответила, что дела, как всегда, – миллионные. А про то, что дело пахнет кладом, я догадался уже здесь.
Знахарь держал в руке пистолет и молчал, глядя в песок.
Наконец он поднял на Костю холодный взгляд и спросил:
– Ты один?
– Да, я один, – ответил Костя, – я вообще детдомовский. А сейчас – ни жены, ни семьи, ни детей, ни друзей. Короче говоря – один в полном смысле этого слова.
– Теперь ты будешь со мной, – сказал Знахарь и решительно поставил «Беретту» на предохранитель, – я не убил тебя только потому, что ты по большому счету ничего не знаешь о моих делах.
– Я это понял, – сдержанно ответил Костя.
– Вот и хорошо, – сказал Знахарь вставая и беря две сумки и одну из лопат, – бери остальное и пошли. Нам нужно успеть ввести Алене вакцину, иначе мне придется попросить тебя, чтобы ты меня пристрелил.
– Не придется, – сказал Костя, вешая на себя оставшиеся сумки, – а какая вакцина нужна?
– Противостолбнячная сыворотка. Этот ублюдок вкатил девчонке такую толпу бацилл, что их хватило бы на целый полк.
Знахарь взглянул на часы и сказал:
– У нас осталось не больше четырнадцати часов. Потом может быть поздно. Надо спешить.
Костя кивнул, и они быстро зашагали по песку прочь от того места, где полтора часа назад гремели выстрелы и лилась кровь.
Огромное красное солнце опускалось в далекий лес на противоположном берегу Волги, и от него по воде протянулась ослепительная золотая дорожка, оканчивавшаяся у ног сидевшей на берегу девушки.
В руках у девушки был вороненый дробовик «Моссберг», но она забыла о нем. Ее мысли растворялись в плавящемся золоте солнечного отражения, которое тонуло в глубоком синем небе, опрокинувшемся в воду.
Заканчивался жаркий летний день.
Эпилог
На крыше одного из высоких старых зданий в самом центре Города располагался летний ресторан. Панорама, открывавшаяся перед его посетителями, была, как и говорилось в рекламе этого заведения, величественной и располагала к размышлениям о славном прошлом и неясном будущем Города.
За одним из столиков, который стоял с краю, рядом с каменной балюстрадой, огораживавшей плоскую крышу здания, сидели четверо молодых мужчин. Один из них был одет в летний холщовый костюм и белоснежную сорочку, имел при себе тросточку, а на его ногах красовались дорогие потертые штиблеты из крокодиловой кожи. Завершала портрет черная шелковая повязка, пересекавшая его загорелое, чисто выбритое лицо.
