К этому моменту о Катрине Галлахер хозяева Руби знали практически всё. Поэтому в случае успешного завершения контракта шанхайскую красотку ждали не только и не столько деньги (довольно заметная сумма уже упала на её счёт по итогам сегодняшней «игры»). Ей посулили возможность начать самостоятельную карьеру консультанта с полного права сослаться при найме на обоих Томов Хельгенбергеров. И она приняла предложение.
Следующие три дня Катрина Галлахер делала то же самое, что и всё время пребывания на Руби: утром летала на крыле, вечером работала в казино. А потом её снова пригласили к Старшему и попытались выведать, что – а главное, как! – она предприняла для того, чтобы неуступчивый контрагент не только согласился на все условия сделки, но и сам сообщил об этом. Будь он собакой – принёс бы тапочки.
Лана улыбнулась и промолчала. Выпила поданного вина, отпустив пару учтивых (и уместных) замечаний о букете. Отправилась в обществе Младшего сначала на танцы, а потом в его апартаменты над баром «88». И спустя неделю улетела на Шанхай хозяйкой маленького, но перспективного бизнеса. Заручившейся такими рекомендациями, что конкурировать с ней стало непросто с самого первого дня существования агентства «Кирталь».
Глава 13
Человек, именующий себя майором Бенджамином Крейгом, покосился через плечо и досадливо хмыкнул. Курсанта Бодена по кличке Хлюст он недолюбливал. В принципе, Крейг недолюбливал их всех, поскольку считал скотом и отребьем, возиться с которым – напрасная трата сил и времени и сущее наказание для порядочного человека.
Себя он, разумеется, без тени колебаний относил как раз к порядочным людям, и страшно удивился бы, попробуй кто-нибудь усомниться. Но деньги есть деньги, платят – сделаем. Да и возни особой нет, никто же не предполагал давать этим ничтожествам полноценную подготовку. Но вот Хлюст… Хлюст его раздражал. Раздражал – и одновременно вызывал любопытство, пусть и несколько досадливое.
За добрых полтора месяца, прошедших с начала операции, Крейг так и не смог понять, как у конкретно этого «курсанта» получается пользоваться теми или иными преференциями. Преференций – самых разнообразных – было предусмотрено очень много, от дополнительной порции десерта или спиртного до посещения офицерского борделя. И этот пронырливый типчик, крайне слабо проявлявший себя на плацу, стрельбище или тренировках, каким-то образом ухитрялся получать их все.
Вот и сейчас он, ссыпав в чашу на входе непонятно как полученные жетоны, ловко затёрся среди предвкушающих забаву офицеров и сержантов, разошедшихся по залу, который прежние хозяева высокопарно именовали «скрипторием». И ведь если мошенника не одёрнуть вовремя, не исключено, что ему хватит наглости и удачливости выиграть аукцион!
С аукционом, однако, что-то явно не срасталось. На щекастом лице Хоуп, хозяйки, были написаны растерянность пополам со злостью.
– Ну-с, – с кажущимся благодушием начал Крейг, – и где же наша монахиня?
День выдался нелёгкий, а отдых и развлечение запаздывали. Даже постоянные девицы не показывались, разогнанные перед торгами, и глазу было решительно не на чем отдохнуть. Ну не на «мадам» же смотреть!
– Сэр, я не виновата, сэр! – нервно стискивая крупные ладони, зачастила Хоуп. Опухшие глазки бессмысленно бегали из стороны в сторону, излишне румяная в результате излишней же выпивки физиономия дрожала расплывшимися щеками. – Сержант Фаррелл посчитал нужным укротить новенькую… а я всего-то сказала, что у неё взгляд непокорный!
За спиной Крейга прозвучал дружный разочарованный стон. Фаррелл… ну, конечно. После него монашка оклемается хорошо, если суток через трое…
– И давно он с ней? – сердито поинтересовался Крейг. Не то, чтобы это имело какое-то значение, но… ох, Фаррелл, вот сейчас ты точно нарвался!
– Минут пять, может, семь, – проблеяла Хоуп.
В принципе, можно подняться и прервать то, что этот придурок Фаррелл искренне считает сексом. Пять минут – это не слишком долго, девка вряд ли пострадала уж очень сильно…
Сверху вдруг донёсся мужской вопль, слегка приглушённый массивной дверью одной из келий, использовавшихся прежними хозяевами монастыря для сосредоточения при переписке старинных фолиантов.
– Что-то он быстро кончил, – с некоторой долей удивления заметил один из офицеров – Крейг не заметил, кто конкретно.
Ещё один вопль, сопровождаемый звуком, который издает человеческое тело, если его с силой швырнуть о стену.
– Или кончили его, – негромко, напряжённо заметил Хлюст.
Майор Крейг был вынужден признать, что сейчас прохвост прав. И тут дверь кельи распахнулась.
Мужчина без штанов в принципе не слишком презентабелен. Мужчина, пытающийся одновременно подтянуть спущенные штаны и встать в оборонительную стойку, смешон. Мужчина, вынужденный в дополнение к двум упомянутым действиям, пятиться, как рак, судорожно нащупывая дорогу ногой в полурасстёгнутом, подворачивающемся ботинке, жалок. А уж если при этом футболку мужчины заливает кровь из расквашенного носа…
Офицеры и сержанты, пришедшие с майором Крейгом, дружно схватились за оружие, но командир того, что маскировки ради именовалось «базой „Шекспир“», повелительно вскинул правую руку с раскрытой ладонью, придерживая подчинённых. Ему было интересно. Впервые за почти полтора месяца ему было по-настоящему интересно.
Вслед за Фаррелом из кельи выскочила монахиня, которую каких-то пару часов назад принесли в аббатство без сознания, оружия и чего-то, что сошло бы за средства связи. Кто ж знал – а отцу Полу, святоше хренову, следовало бы знать, если уж на то пошло! – что девица сама по себе оружие. Да какое! Почти против воли Крейг залюбовался. Вернее, воля тут была ни при чём. Бенджамин Крейг справедливо считал себя профессионалом, и умел ценить профессионализм в других.
«Монашка» перемещалась по верхней галерее очень мягко и при этом совершенно непредсказуемо, неожиданно припадая то на одну ногу, то на другую, и покачивая корпусом так, что прицелиться в неё было задачей нетривиальной. Клочья рыжих волос стояли дыбом, как у разъяренной кошки. Петля чёток, сработанных из какого-то плотного, тяжёлого дерева, образовывала непреодолимую завесу перед лицом женщины. Увесистое распятие, со свистом летающее на конце петли, грозило проломить неосторожно подставленную голову.
Левая щека девицы пылала багрянцем. Должно быть, это было то единственное, что успел сделать Фаррелл в соответствии со своими представлениями об укрощении строптивой шлюшки. Или – об удовольствии. Сейчас, однако, о его удовольствии речь не шла. А о чьём? Несколько неожиданно «майор Крейг» был вынужден признать, что удовольствие от происходящего получает он сам.
Его подчинённого, давнего подельника, одного из необходимейших для балагана инструкторов, лупили в хвост и в гриву, а Бенджамин Крейг наслаждался происходящим. Наслаждался до такой степени, что, услышав звук взводимого курка, несколько нетерпеливо качнул поднятой правой ладонью назад. Девка заслужила жизнь. Насколько долгую – будет видно, но заслужила. А ну, замерли!
