Книга Император мира - Владимир Марков-Бабкин

МОСКВА. ПЕТРОВСКИЙ ПУТЕВОЙ ДВОРЕЦ.

26 июня (9 июля) 1917 года

В чем была прелесть господина Суворина? В том, что сей господин вовсе не старался меня поразить своим красноречием, жечь глаголом и всячески демонстрировать мне свои познания.

Не имею понятия, играло ли тут обстоятельство личного профессионализма господина Суворина, или, быть может, он чувствовал во мне какую-то родственную душу, или, что нельзя исключать, сыграли роль некие дополнительные факторы, но он докладывал четко, ясно и не пытался съехать на пафос элитарного рассуждательства о смысле бытия. А уж поверьте мне, с этим тут было весьма сложно. И у человека нашего времени многие доклады и тем более великосветские разговоры вызывали бы прямо-таки аллергическую реакцию ввиду своей пафосности и цветистого словоблудия.

Нет, ничего такого не было. Господин Суворин докладывал четко, емко и выразительно. Впрочем, я не мог исключать, что решающим фактором здесь стал такой важный момент – мой почти министр информации ни одного часа до своего назначения не служил на государственной службе. А она, смею заметить, неизбежно накладывает свой отпечаток.

Я слушал господина Суворина и пытался понять, почему мой царственный братец не смог использовать потенциал масс-медиа? Не имел навыков и опыта? Возможно. Но как мне кажется, главная проблема была в том, что он боялся и не доверял прессе. Во всяком случае, в других странах, насколько я мог судить, с этим дело обстояло получше. А вот в России с государственной информационной политикой был просто тихий ужас. Ее вообще не было в том понимании, в котором я привык ее видеть. Не было – до меня.

И всей-то моей заслуги в этом деле было то, что я, осмотревшись, заметил Суворина, поставил ему четкую задачу и дал карт-бланш. Разумеется, мне было легче, ибо я знал, какой инструмент был нужен, как он должен работать, и, главное, я умел им работать. И я знал, какой огромный потенциал у этого инструмента и как много он может сделать в опытных руках.

Что ж, частично прав был Ленин, утверждая, что важнейшим из искусств для нас является искусство кино. Почему прав лишь частично? Да потому что важнейшим из искусств для нас является искусство работы с информацией во всех ее смыслах, включая пропаганду и воспитание. А кино лишь частный случай этой большой и всеобъемлющей работы, часто пафосно именуемой «битвой за умы». Но я против битв и прочего аврала. Это именно работа, работа каждодневная, рутинная, кропотливая и планомерная.

Да, для такой работы необходимы были профессионалы, однако, как это ни смешно, но именно в этом, неизведанном здесь деле специалистов как раз более-менее хватало, пусть большей частью все они были талантливыми самоучками. Но они были. В отличие от других сфер, где очень и очень нужны были опытные инженеры, технари и прочие специалисты по направлениям, на которые нам нужно было сыскать, условно говоря, каждой твари по паре. Так вот, для Министерства информации как раз эти самые «твари» находились, всего-то нужно было кинуть клич, что требуются на вакантные места специалисты этого профиля. Кинуть клич и поманить щедрым жалованьем, хорошим спецпайком да чиновничьим местом, дающим ускоренную выслугу лет в служении.

И «твари» явились на зов. Нет, вы не подумайте, что я как-то плохо отношусь к своим бывшим коллегам по цеху. Напротив, я их очень ценю, ибо могли они в два счета доказать, что белое – это черное, что, объявив Конституцию и Народную империю, Россия действительно живет теперь в полнейшем народовластии. И это при том, что живет страна сейчас в реалиях самого махрового абсолютизма. Или вот теперь ведомство господина Суворина лихо готовило общество к «войне за мир», доказывая всем, что более миролюбивой державы, чем России, не сыскать на всей Земле. Мы так любим мир, что готовы заставить остальных наконец прекратить эту позорную бойню. И так далее.

Но хорошо относясь к ним как к ценным специалистам, я все же отдавал себе отчет в том, что для этого дела требуются люди с особым складом ума и выработанным за годы опыта цинизмом, простите мой французский. Цинизм помогал им в работе, но он же делал эту публику весьма беспокойной, поскольку их циничное отношение к миру в равной степени относилось и к чинопочитанию, да и к власти в целом. Не случайно и ОКЖ, и ИСБ денно и нощно держали руку на пульсе, неусыпно следя за умонастроениями в этой среде и регулярно внедряя в эту тусовку своих агентов. Впрочем, немало представителей этой публики сами охотно шли на сотрудничество со всеми моими «охранками». В том числе по причине неистребимого цинизма.