Да, глаза наши встретились наконец и засветились горячей любовью. На минуту я потерял власть над собой, я не мог оторвать взгляда от нее и весь отдался своему чувству. И она — тоже. Я не сомневался в этом. Я почувствовал, как между нами протянулся луч любви, и сразу забыл, где я нахожусь.
Ропот и движение толпы заставили меня очнуться. Окружающие заметили ее пристальный взгляд, и многие, умеющие читать подобные взгляды, поняли его значение. Они стали оборачиваться, отыскивая того, кто был ее избранником. Я вовремя заметил это движение и отвернулся.
По-прежнему я смотрел на дверь и ждал д'Отвиля. Почему его все нет? Моя тревога усиливалась с каждой минутой.
Правда, пройдет еще час, а может, и два, пока настанет ее очередь… Но что это?..
Внезапно наступила тишина — по-видимому, толпу что-то заинтересовало… Я взглянул на помост, чтобы узнать, в чем дело. Какой-то чернявый человек поднялся на ступеньки и шептался с аукционистом.
Они говорили очень недолго. Казалось, человек о чем-то попросил и, получив согласие, отошел на свое прежнее место в толпе.
Прошла минута, и вдруг, к своему удивлению и ужасу, я увидел, что надсмотрщик взял Аврору за руку и помог ей подняться на камень. Все было ясно: следующей будут продавать ее.
Я не могу теперь припомнить, что делал в первые минуты.
Как безумный бросился я к выходу и высунулся за дверь. Я глядел направо и налево, всматриваясь в прохожих. Д'Отвиля не было.
Я кинулся обратно, пробиваясь сквозь толпу, окружавшую помост.
Торги уже начались. Я не слышал вступительных фраз, но когда подошел, над ухом у меня прозвучали ужасные слова:
— Тысячу долларов за квартеронку! Дают тысячу долларов!
«О Небо! Д'Отвиль обманул меня! Она погибла! Погибла!»
В отчаянии я хотел прервать торги. Я решил громко объявить, что они незаконны, так как нарушен порядок продажи, указанный в объявлении. В этом я видел последнюю надежду. Это была соломинка, за которую хватается утопающий, но я решил попытаться.
С губ моих чуть не сорвался возглас протеста, но тут я почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав, и обернулся. Это был д'Отвиль. Слава Создателю, это был д'Отвиль!
Я едва удержался от радостного крика. Взгляд его сказал мне, что он принес деньги.
— Еще не поздно, но нельзя терять ни минуты, — прошептал он, всовывая мне в руку бумажник. — Здесь три тысячи долларов, их должно хватить. Это все, что мне удалось достать. Я не могу оставаться с вами: тут есть люди, с которыми я не хочу встречаться. Увидимся после торгов.
Я едва успел поблагодарить его. Я не видел, как он ушел: глаза мои были заняты другим.
— Тысячу пятьсот долларов за квартеронку, прекрасную экономку и швею! Тысячу пятьсот долларов!
— Две тысячи! — крикнул я хриплым от волнения голосом.
Такая большая надбавка привлекла ко мне внимание толпы. Люди обменивались многозначительными взглядами, улыбками и отпускали шутки по моему адресу.
Я не замечал их, вернее — не обращал на них никакого внимания. Я видел только Аврору, стоявшую на возвышении, как статуя на пьедестале, — воплощение печали и красоты. Чем скорее я уведу ее отсюда, тем лучше. Вот почему я сразу назвал большую сумму.
— Дают две тысячи долларов! Две тысячи! Две тысячи сто? Дают две тысячи сто. Кто больше? Две тысячи двести? Две тысячи двести!
— Две тысячи пятьсот! — снова крикнул я как можно тверже.
— Две тысячи пятьсот долларов! — повторил аукционист, монотонно растягивая слова. — Две тысячи пятьсот! Кто больше? Шестьсот, сэр? Хорошо, благодарю вас. Две тысячи шестьсот долларов за квартеронку! Две шестьсот!
«О Боже! Они могут дать больше трех тысяч, и тогда…»
— Две тысячи семьсот! — крикнул щеголь Мариньи.
— Две тысячи восемьсот! — отозвался старый маркиз.
— Две тысячи восемьсот пятьдесят! — добавил молодой торговец Моро.
— Девятьсот! — бросил чернявый человек, который шептался с аукционистом.
— Дают две тысячи девятьсот! Две девятьсот!
— Три тысячи! — крикнул я в отчаянии, сдавленным голосом.
Это была моя последняя ставка.
Я ждал, что будет дальше, как пригопоренный ждет, когда на шею ему опустится топор или когда палач выбьет скамью у него из-под ног. Сердце мое не вынесло бы долго такого напряжения. Но ждать пришлось недолго.
— Три тысячи сто долларов! Дают три тысячи сто!
Я бросил взгляд на Аврору. В нем было безнадежное отчаяние, и повернувшись, я, шатаясь, побрел через зал.
Не успел я дойти до дверей, как услышал, что монотонный голос аукциониста, все так же растягивая слова, прокричал:
— Три тысячи пятьсот за квартеронку!
Я остановился и стал слушать. Торг, по-видимому, близился к концу.
— Три тысячи пятьсот — раз! Три тысячи пятьсот — два! Три тысячи пятьсoт — три!
Раздался резкий удар молотка. Он прозвучал одновременно со словом «продана», которое смертельной болью отдалось в моем сердце.
В зале поднялись шум и суета; слышались взволнованные и сердитые возгласы разочарованных покупателей. Кто же был счастливый победитель?
Я взглянул поверх толпы. Высокий чернявый человек разговаривал с аукционистом. Аврора стояла возле него.
Теперь я вспомнил, что видел его на пароходе: это был тот самый агент, о котором говорил д'Отвиль. Молодой креол предвидел, чем все это кончится. Он был прав. Прав был и Ле Бер.
Гайар перебил ее у всех прочих претендентов!
Глава LXII. НАЕМНЫЙ ЭКИПАЖ
Некоторое время я стоял как потерянный, без мысли, без цели. Закон, всеми признанный позорный закон отнял у меня ту, кого я любил и которая меня любила. Ее безжалостно оторвали от меня, похитили на моих глазах, и я, быть может, никогда ее больше не увижу. Да, очень возможно, что я больше не увижу Аврору! Она потеряна для меня, более безнадежно потеряна, чем если бы стала невестой другою. Тогда она, по крайней мере, была бы свободна в своих мыслях и поступках. Тогда я мог бы надеяться снова встретить ее, увидеть хотя бы издали, безмолвно поклоняться ей в своем сердце, утешать себя мыслью, что она еще любит меня. Да, будь она невестой, даже женой другого, я перенес бы это спокойнее. Но теперь она станет не женой другого, а его рабыней, он насильно сделает ее своей наложницей. И будет ее господином… О! Сердце мое разрывалось от этих дум.
Что же делать? Как мне поступить? Покориться судьбе? Оставить всякие попытки помочь ей… вернее, спасти ее?
Нет, еще не все потеряно! Как ни мрачно было наше будущее, все же оставался слабый луч надежды; этот луч поддерживал меня и вливал в меня новые силы для дальнейшей борьбы.
