– Я же сказала: мне все равно, – отрезала эльфийка, ее лицо оставалось непроницаемым.
– Почему все равно? – удивился гоблин.
– Потому что он должен меня защищать. Он дал слово моему отцу.
– Аэшш назг дарр горр…[28]– выругался Гарк на своем языке.
– Прости, не услышала, что ты сказал.
– Я говорю: кушай суп, пока не остыл…
Дождь лил как из ведра. Сотник злился, и к нему было лучше не приближаться. Он шел, проваливался в лужи и поминал Бансрота, как только мог. Сзади плелись эльфийка и маленький гоблин. Лес все не редел и Логниру уже так опротивел, что он просто не мог смотреть без злости на эти треклятые деревья. И все бы ничего, если бы эта эльфийка не вздумала рассуждать, что дождь есть проявление Тиены, оплакивающей своих детей. Логнир ответил ей, чтобы забирала Тиену и шла с ней куда подальше. Он ковылял и думал, что, должно быть, много детей у богини эльфов погибло, если идет такой дождь.
– Хозяин! – Гоблин догнал человека. – Послушай, я понимаю, что сейчас время не совсем… гм… подходящее (Логнир поскользнулся на мокром корне и едва не упал), но, пока мы не вышли к твоим родичам на равнину, ты можешь Гарку все подробно рассказать?
– Ты верно заметил, Гарк, что сейчас не время… – Капюшон промок насквозь, дождь все усиливался и уже грозил превратиться в неумолимый ливень. В небе сверкнула молния.
Логнир обернулся, чтобы проверить, как там эльфийка.
Принцесса шла, сняв с головы капюшон, и ее волосы, казалось, и вовсе не промокли. Она следовала в пяти шагах за ними, неотрывно глядя в черное от туч небо, и ни разу не споткнулась. Вот что значит лесной житель, зло подумал Логнир.
– Хозяин, скоро ведь земли людей, расскажи Гарку, зачем вы идете в твою столицу, – не оставлял гоблин попыток разговорить человека.
– Гарк! Это же ты мне в слуги нанимался, а не я к тебе – в рассказчики историй! – гневно ответил Логнир; Гарк повесил уши. – Вон, у нее спроси, если тебя это так интересует.
– Хозяин зол на Гарка? – уныло спросил гоблин.
– Прости, друг. – Логнир уже раскаялся в своих словах – бедняга ведь не виноват, что дождь льет, а он уже вымок, как собака, выгнанная в ночь за дверь. – Это все Бансротов дождь.
– Так как же получилось, что ты, хозяин, попал в рабство к этой принцессе?
– Рабство? – невесело усмехнулся человек. – Ухватил самую суть. Я пленник, попавший к эльфам после поражения.
– Ты имеешь в виду бой на людских башнях?
– А ты-то откуда о нем знаешь? – удивился сотник.
– Наши воины как раз уходили в набег, когда на юге заполыхали три огромных пожара.
Логнир опустил голову и глянул на свое отражение в луже. Уже почти ничего не видать – скоро закат.
Гоблин продолжал:
– Потом старейшины отправили туда большой отряд, чтобы выяснить, что же там произошло.
– И что же они выяснили?
– Гарк не знает, – ответил гоблин, – его изгнали до того, как отряд вернулся в пещеры.
– Понятно.
– Хозяин Логнир, уже темнеет, мы могли бы остановиться на ночлег на одной из соседних застав.
– Не могли бы, – отрезал человек. – Пойми, Гарк, три заставы сожжены – такое не прощается. И тут я вдруг выхожу из леса один, без товарищей, в обществе эльфийки и гоблина. Они не посмотрят на то, что я – сотник, засадят в темный каземат по обвинению в предательстве, измене и якшании с врагом.
– Неужели они не поверят, что ты с посольством?
– Нет. А в особенности Хенк Литвуд, сотник семнадцатой заставы, который меня ненавидит так же, как того волка, что отгрыз ему руку.
– Три башни сожжены, а сколько осталось?
– Три: семнадцатая, восемнадцатая, девятнадцатая, – вздохнул Логнир. – И еще на юге, возле Со-Лейла, – шестнадцать; военачальники королевства всегда считали, что самые опасные места в южных степях, теперь их ошибка выйдет нам боком.
– Хозяин! – воскликнул вдруг гоблин. – Огонек, смотри, вон там! – Он ткнул длинным когтистым пальцем в сторону одного из самых близких пиков Лесного кряжа.
Логнир подумал вдруг, что во всех сказках и легендах огонек в лесу не значит ничего хорошего и что путники всегда находят там совсем не то, что предполагали найти. Ну да ладно…
– Идем, может, обогреемся и поедим, если хозяин тамошний… гм… добр к промокшим ночным странникам.
Вскоре они подошли к небольшой россыпи гор, которая, словно ребро, отходила от длинного хребта Лесного кряжа. Вскарабкались по скользкой узкой тропе и оказались возле входа в небольшую пещеру.
Пока они дошли, ночь опустилась на лес Конкр и окружающие земли. Дождь все так же лил, не переставая. На Логнире, казалось, уже не осталось ни одной сухой нитки.
– Вы стойте здесь да спрячьтесь за тем валуном, если кто еще будет идти. Я пойду на разведку, погляжу, что там, – сказал человек и, оставив своих спутников и дорожные мешки под сухим карнизом, куда не попадал дождь и который не проглядывался от входа, направился в пещеру.
Крадучись и прижимаясь к черным стенам, он проник внутрь, и вот что он там увидел.
Пятеро очень грязных и столь же свирепых орков сидели в пещере, жарили на костре кабана и пили эль, или что у них там было в глиняных кувшинах. А еще они пели на своем грубом языке песню:
Мясо и брага – орочий пир!
Спалим дотла ближайший трактир!
Веселых ребят таких не найдешь,
Отпразднуй же с нами, потом ты умрешь.
И череп твой дерзкий повиснет на поясе -
Трофей мой честный, взятый по совести,
Отвага покажет орка в бою.
Сперва, друг, выпей, потом я спою.
Затянем же вместе, как орки гуляли,
Как пленников жалких пытали и жрали.
И будь ты хоть гном или, может быть, эльф,
С тобой мы споем, затем будет смерть.
Мясо и брага – орочий пир!
Спалим дотла ближайший трактир!..
Вот приблизительно то, что пели орки, укрывшиеся от дождя в глубокой пещере. Песня была хоть и неказиста, но ужас вселяла превосходно, и Логнир уже сильно пожалел о том, что Гарк углядел в ночи огонек.
Он тихо-тихо выбрался из пещеры, прокрался к карнизу, где оставил товарищей, и… застыл на месте. Там никого не было. Эльфийка и гоблин исчезли в неизвестном направлении, его мешок с остатками еды, снаряжением и вещами просто испарился.
Бансрот подери! Вот и догулялись по Хоэру. Гоблины, орки, нечисть всякая. Огни в ночи! Да чтоб вас всех!
Хорошо, хоть меч с кинжалом остались. Верные куски стали, служащие верой и правдой уже полтора десятка лет, – на вас одних только надежда.
