Осознание этого факта вызвало ещё больший страх, даже панику, неудержимую, сметающую все на своём пути, словно лавина. Я села на постели, огляделась. Палата на четверых человек, две кровати пустые, на ещё одной кто-то, неугадываемый в сумраке, спит, повернувшись ко мне спиной. Но это все не важно. Рядышком, совсем близко, стоит кювез, в котором мой ребёнок. И надо подойти и посмотреть, и страшно так, что колени подгибаются. Но жизненно необходимо, ещё минуту такого состояния мне не просто перенести, сердце остановится.
Я решилась и сделала шаг. Склонилась над младенцем, стараясь разглядеть в неверном свете. Он дышит? Он живой? На мгновение мне показалось, что нет, я почувствовала, как выключаюсь, сминаюсь бесформенной кучей, словно стержень вынули. А потом он…зашевелился. Заерзал, словно пытаясь выпутаться из неудобной, сковавшей его пеленки. Заворчал еле слышно.
Мне капнуло на руку, которой я вцепилась в бортик его постельки. И только тогда я поняла, что плачу. Непонятно отчего — то ли от страха, то ли от облегчения. А малыш кряхтел все громче, заворочался ребёнок другой девушки. Я поняла, что сейчас надо просто взять его на руки. Утешить. Что, кроме меня, этого никто не сделает. Он мой. Только вот недавно был частью меня, а сейчас лежит вот, вполне себе отдельный человечек. Уму непостижимо.
Я осторожно, придерживая голову, взяла его на руки. Такой лёгкий, а держать на руках жутко. А вдруг уроню? Шагнула к постели, легла, положила его рядом с собой. Взяла телефон, на нем двадцать семь пропущенных звонков и девятнадцать СМС. Посмотрю потом. Не удержалась и посветила на лицо ребёнка.
Он сморщил носик, ему это не понравилось. Запыхтел, пытаясь высвободиться, открыл глаза. Они были подернуты младенческой дымкой, но я была уверена, что будут же такими же чёрными, как у Руслана. Его папы. Мне снова стало смешно от серьезности приобретенного нами статуса. Родители, подумать только.
Малыш все ерзал, ему не нравилась его пеленка. Мне тоже. Я с трудом отыскала её угол, запеленали его на славу, вытянула его и освободила своего ребёнка. Затем расстегнула халат, младенца хотелось чувствовать всего, своей кожей. Осязать, осознавать, принимать. Всего, целиком, все четыре с трудом из себя вытолканных килограмма. Придвинулась ближе к нему, провела рукой по гладкой теплой спинке, почти наполовину закрытой огромным подгузником. Накинула на него своё одеяло, чтобы не замёрз. И так хорошо стало в этом гнездышке, и пусть болит все, неважно. Оно того стоит.
Ребёнок все не унимался. Почувствовав мою кожу, разволновался ещё сильнее.
— Кушать хочешь? — спросила шепотом я.
А он точно знал, чего хотел. Стоило лишь подставить ему грудь, как он повернулся к соску, захватил его в рот и начал сосать, сосредоточенно сопя. Кулачки сжал, глазки закрыл, расслабился всем телом. И меня тоже отпустило. Я подсвечивала на его лицо телефоном, когда на нем загорелся очередной вызов.
— Алло, — шепотом ответила я.
— Ты почему трубку не брала? — взорвался Руслан. — Я же волнуюсь!
— Я спала, — улыбнулась я. — А сейчас кормлю грудью твоего сына.
Руслан замолчал. Я тоже, наблюдая за тем, как ребёнок засыпает.
— Пальчики посчитала? — спросил Руслан, вызвав у меня смех. — Точно мальчик? В памперс заглядывала? А сфотографируешь? Когда выпишут? А когда можно будет заниматься сексом?
— Эй, не все сразу! Я же только пять часов как родила.
Мы снова помолчали. По коридору прогрохотала тележка, роддом просыпался. А ребёнок уснул, выпустил сосок.
— Покажи в окно, — наконец попросил Руслан. — Мы все тут.
— Кто все? Я же просила никому не говорить!
— Свет, ты рожала сутки, я должен был сказать всем, что тебя НЛО похитило?
Я встала, запахнула халат, выглянула в окно. Выпал снег, беспощадно истоптанный целой толпой моих близких. Обе мамы, моя и Руслана, Маринка, без мужа, видимо, Сергей сидит дома с моей крестницей, у которой режется зуб, мой муж и ещё десяток людей. Даже Бублик, и тот тут. Боже!
— Покажи! — снова потребовал Руслан, размахивая букетом цветов.
Я вернулась к постели, осторожно взяла ребёнка, на котором был один лишь памперс, и поднесла к окну. Все заулюлюкали, замахали руками, новоиспеченные бабушки расплакались.
— Все передают, что он безупречен, — сообщил муж в трубку. — Бабушки авторитетно заявили, что более прекрасного младенца они в жизни не видели. От себя заявляю — уже хочу ещё одного.
— Ну уж нет, — ответила я. — Мне пока и этого достаточно, мы этому ещё имя не придумали. На основании того, как ты обозвал свою собаку, имя выбираю я.
— У тебя нет выхода, — снисходительно заявил Руслан. — Ты же от меня беременеешь.
Я улыбнулась, погладила ребёнка по тёмным волосикам. Кто он? Может, Егор? Или Роман? Максим? А может, Олег? Маленький Олежек. Такой же сплотивший семью, как его дед, которого он так и не увидел.
— Олежек, — сказала я. — Олег Русланович.
Мы снова помолчали, я слышала, как возбужденно переговариваются родные недалеко от Руслана. Наверное, будут накрывать стол, будет огорченно стонать Маринка, чья дочь мучилась животом и не позволяла есть маме ничего, кроме постной еды. Наверное, скоро мы будем причитать вместе.
— С днём всех влюблённых, — сказал Руслан. Я вспомнила, что и правда умудрилась родить четырнадцатого февраля. — Я люблю тебя.
