Он постоял, нависая над ними мощным телом, а потом опустился на корточки, и в ярких зеленых глазах Аманда прочла такое восхищение, что невольно покраснела. Мужественное, красивое лицо посветлело от несмелой улыбки, и он добродушно рассмеялся, перебирая шелковистые локоны, опустившиеся ей на лоб:
— Неужели тебя смущает моя любовь, Аманда? Но мне так долго пришлось скрывать ее, что теперь я не могу налюбоваться тобой. И делаю это, не таясь. — Адам улыбнулся и добавил дрожавшим от избытка чувств голосом: — Ты так прекрасна, моя милая Аманда! — Он погладил ее по щеке, наклонился и нежно, ласково поцеловал в губы. — Ты словно Мадонна! — прошептал он, не в силах отвести взгляд от обнаженной груди, которую все еще сосал Джонатан.
Аманда почувствовала, что краснеет еще сильнее. Он наклонился и поцеловал малыша в бронзово-красную щечку, а потом прикоснулся губами к ее груди. Аманда испуганно охнула. Адам бросил на нее страстный взгляд и поцеловал в губы, на сей раз более требовательно и откровенно. Когда он, задыхаясь, отодвинулся, тело его вздрагивало от едва сдерживаемого возбуждения.
— Я люблю тебя, Аманда, — с жаром заговорил он. — Пожалуйста, не проси меня снова расстаться с тобой! Ты уговорила меня тогда, в форте Карильон, и я уступил, потому что у тебя был другой, но теперь-то между нами никто не стоит!
— Это неправда, Адам.
— Тот, кто стоит между нами, живет только в воспоминаниях, но они со временем поблекнут, вот увидишь! — Адам умолк, чувствуя, что вот-вот сорвется. Потом постарался говорить сдержанно: — Я готов ждать, милая, ждать сколько угодно, пока воспоминания перестанут причинять тебе боль. Но только не проси оставить тебя в той жизни, из которой ты никогда уже ко мне не вернешься! Ты не можешь поступить со мной так жестоко!
— Я считаю, что будет менее жестоко объясниться раз и навсегда и расстаться сразу, Адам, — тихо промолвила Аманда.
Он застыл и испуганно выпалил;
— Неужели ты так уверена, что надеяться больше не на что и ты никогда не сможешь меня полюбить? — Адам явно был в отчаянии. — Аманда, неужели во мне нет ничего такого, что когда-нибудь смогло бы разбудить в тебе любовь? Неужели я кажусь тебе столь низким, отвратительным существом?
— Адам! — с болью вскричала она. — Дело вовсе не в тебе! Дело во мне! У меня в сердце все умерло, пойми! И я больше не способна никого любить — одного Джонатана! Его, только его! — По-прежнему прижимая младенца к груди, Аманда громко зарыдала. — Адам, умоляю, прости меня! Все внутри у меня давно умерло, умерло, умерло!
Адам смотрел на женщину, которую любил больше жизни, но она отвернулась и затихла, изредка всхлипывая. Наконец, не говоря ни слова, он встал и вернулся к костру.
Следующие три дня дались Аманде непросто. Она то и дело ловила на себе взгляд Адама, пытавшегося следить за ней исподтишка, и то, что выдавали в эти минуты его глаза, каждый раз удерживало ее от вопроса, лишавшего покоя. Куда они едут? Как Адам собирается с ней поступить?
Вечером, когда они уже улеглись спать, Адам вдруг заговорил как-то неуверенно, явно не зная, с чего начать. Аманде никак не удавалось разглядеть его лицо в ночном сумраке.
— Мы скоро окажемся там, где пора будет выбрать дорогу — либо в форт Эдуард, либо в деревню абнаки. Ты все еще так стремишься обратно к индейцам или же поживешь немного в форте Эдуард, прежде чем принять окончательное решение?
Мучаясь от того, что вынуждена причинить боль человеку, которому она обязана многим, она тихо ответила:
— Адам, я бы хотела вернуться в свою индейскую семью.
Его сильное, большое тело заметно вздрогнуло, и ей пришлось зажмуриться, чтобы не дать волю слезам, появившимся при мысли о собственной невольной жестокости. Адам так ничего и не сказал — только молча кивнул и закрыл глаза.
На следующее утро сковывавшее их напряжение стало еще сильнее. Адам так поспешно избегал ее взгляда, словно стыдился посмотреть ей в лицо, и обращался с ней как с чужой, невольно заставляя Аманду отвечать тем же. В предыдущие дни Адам каждый раз настаивал на том, чтобы самому держать на руках Джонатана, возвращая его матери только для кормления. Вот и сегодня он подъехал вплотную и взял у Аманды веселого, громко гукавшего малыша. Боль была в его глазах, когда он смотрел на младенца, улыбавшегося при виде знакомого лица. Это поразило Аманду в самое сердце. И пока Адам, привычно покачивая Джонатана на сильной руке, занимал свое место впереди, ее впервые посетили сомнения в правильности сделанного выбора. Однако она постаралась преодолеть эту минутную слабость и еще больше утвердилась в решении, подсказанном ей чувством долга.
Наконец, когда Аманде стало казаться, что больше она не выдержит его мрачного молчания, Адам обернулся и сообщил:
— После полудня будем у абнаки.
Услышав это, она охнула от неожиданности, но Адам сделал вид, что ничего не заметил, и снова поехал вперед. После полудня Адам вдруг остановился, соскочил с лошади и помог Аманде спуститься. Ловко удерживая Джонатана одной рукой, он другой обнял Аманду за пояс и повел к небольшому холму. С его вершины они долго молча разглядывали деревню абнаки, которую Аманда считала когда-то своим домом.
Но вот Адам осторожно уложил ребенка на кучу сухих листьев и обернулся к Аманде, не в силах терпеть душевную боль, терзавшую его все последние дни.
— Аманда, — дрожащим голосом заговорил он. — Я выполнил твою просьбу. Я привел тебя к тому месту, которое ты избрала своим убежищем до конца жизни, но еще раз повторяю, что ты ошиблась — и это так же верно, как то, что я стою перед тобой. Эта деревня не может снова стать твоим домом. Твоя жизнь здесь закончилась в тот самый день, когда погиб Чингу, и никакими усилиями ты не вернешь его себе, как не сумеешь сама стать ему ближе, чем в тех воспоминаниях, что хранишь в своем сердце. Я умоляю тебя: одумайся, пока не поздно.
Он затаил дыхание в надежде, но тут же снова испытал боль и отчаяние, услышав простой ответ:
— Адам, я не буду менять решение.
Онемев от охватившей его бури чувств, Адам посмотрел ей в лицо с такой тоской, что сердце ее едва не разорвалось от горя. Машинально перебирая ее мягкие локоны, он сказал:
— Тогда давай попрощаемся здесь, подальше от чужих глаз, Аманда. Стоит нам оказаться в деревне — и мы уже не сумеем остаться вдвоем.
Не в силах промолвить ни слова, она лишь согласно кивнула. Адам обнял ее и поцеловал. Но как только Адам прикоснулся к ее губам, внутри его словно прорвалась какая-то плотина и выпустила на свободу всю нежность, всю любовь, которые он испытывал к этой милой белокурой женщине. Он крепко прижал ее к себе и заставил раздвинуть губы, целуя все более страстно. Из широкой груди вырвался низкий, глухой стон. Наконец он оторвался от ее губ и стал покрывать поцелуями все лицо, пока снова не вернулся к губам, околдовавшим его своим дивным, медвяным вкусом. Вздрагивая всем телом, Адам горячо зашептал в ароматные волосы:
