перемахнув через частокол, затаился среди дворовых построек. Посреди двора горел жаркий костер, кругом столпились люди. Только бьяры, крепкие парни — верно, те самые доверенные слуги, что повсюду носили слепца на плечах. А где же носилки? Ширам окинул взглядом двор, но длинной лодки, служившей носилками, не нашел.
Бьяры вели себя и впрямь странно. И не подумав выставить сторожей, они сгрудились у костра, боязливо поглядывая в сторону чащи. Ширам уже начал прикидывать, кого бы из них поймать для допроса, когда услышанный обрывок разговора заставил его отбросить эту мысль.
— …и рану перевязать не позволил, и стрелу трогать не дал! Почему? Хоть под крышей помер бы, на постели…
— Ты что несешь? Какое «помер»? Сейчас услышит святой — поганый язык тебя изнутри и сожжет!
— Ну, пока только его самого огненная стрела жжет…
— А вот сейчас явится матушка Тарэн и вынет ее!
Бьяры снова зашептались, придвинувшись еще ближе к огню. Ширам хорошо помнил, как они боятся своей Тарэн, считая ее самой сильной и страшной из богинь. Ему это было вполне понятно: Мать Найя могла и убить, и одарить, а гнев ее был внезапным и непредсказуемым, как у всякой женщины. Итак, бьяры лечить колдуна не стали. Надеются лишь на помощь богини. Стало быть, у Зарни совсем плохи дела.
— Когда пойдем глядеть? — долетали голоса от костра.
— На рассвете, не раньше… Храни нас ясный Сол, мне еще жить охота! Ты видел, что под дубом творилось?
— Молчи, накличешь…
Голоса перешли в бормотание. Ширам отступил в тень, вновь преодолел частокол и исчез в лесу, никем не замеченный.
Он долго шагал по дороге, обходя поваленные деревья, прислушиваясь и приглядываясь, но вокруг царила тишина. В какой-то миг Ширам ощутил смутное беспокойство. Когда он понял причину, глаза его вспыхнули предвкушением, хотя шаг не сбился и дыхание осталось ровным. Пройдя еще немного, он внезапно остановился. Ни шевеления среди еловых лап, ни лишней тени у корней…
— Спускайся, — произнес он. — Я чувствую твой взгляд.
Из темноты долетел смешок, однако никто не появился.
— Ты вон на той ели, — добавил Ширам. — Слезай — или тебя снять?
Еловые лапы даже не дрогнули, однако у Ширама вдруг зачесались глаза. Он моргнул и увидел, как в воздухе понемногу проступает парящий над землей крылатый силуэт.
«Теперь ясно, почему я не слышал ни шагов, ни дыхания, — подумал Ширам. — Это не человек!»
— Я тебе не враг, — произнесло крылатое существо.
Сложив нетопыриные крылья, оно опустилось на землю и двинулось навстречу накху, с каждым шагом будто выходя из тени на свет и обретая телесность. Вскоре перед ним на дороге уже стояла рыжеволосая девочка-подросток, в мужских портах, кожухе и вышитой по вороту рубашке. На груди угадывался золотой знак солнца.
— Я тебя знаю, — вдруг сказал Ширам. — Ты — дочь вождя из деревни ингри, из Затуманного края!
— Меня зовут Кирья, — сказала девочка. — Я тоже тебя помню, воин. Ты был с царевичем.
— Что с тобой произошло? — спросил Ширам. — Как ты стала крылатым дивом? Тебя убили?
— Нет, я жива. Хотя я уже сама не знаю, див я или человек, — со вздохом добавила она. — Иногда я чувствую, словно меня куда-то несет буря, а иногда — что я и есть буря. Старая Калма говорит, это мое наследие… Золотое зеркало треснуло, разрушилась граница миров. Сила зеркала теперь у меня!
— Все это поистине удивительно, и честно сказать, я мало что понял, — ответил накх. — Что ты делаешь здесь, в этом лесу, Кирья из Затуманного края?
— Я пришла за гуслями Исвархи.
— Гм-м…
— Ты тоже? А ты знаешь, что Зарни — мой отец?
«Ах вот как», — подумал Ширам, незаметно сдвинув руку к метательному ножу.
Ему прежде уже доводилось сражаться с мертвецами и призраками. Даже изгонять их из мира живых…
— Я провожу тебя к отцу, — продолжала Кирья. — Он там, на поляне у священного дуба. Огненная стрела пронзила ему руку вместе с гуслями. Он не может вытащить ее и тяжко страдает. Мне кажется, он не сможет вытащить ее никогда…
— Я не собираюсь ему помогать, — сказал Ширам, наблюдая за каждым движением девочки-дива. — Я пришел, чтобы убить его.
— Знаю, — кивнула Кирья.
— И тебе не жаль отца? — поднял бровь маханвир. — Ты не станешь защищать его?
— Его уже нельзя защитить, — покачала головой Кирья. — Зарни совершил страшное и был за это наказан. Судьбу его решают уже не люди, а боги. Если убьешь его — для него это станет освобождением.
Ширам пристально вглядывался в лицо девочки, пытаясь уловить признаки лжи, но оно казалось неподвижной маской, словно он смотрелся в зеркало. «Мы оба уже за Кромкой», — подумалось ему.
— Почему ты идешь против отца?
— Он растил меня как живое оружие — да только я не стала ему служить. Знаешь, чего он хочет? Погубить этот мир, чтобы родился новый — без арьев. Его племя верит, что арьи — не люди. Когда они явились сюда на своих золотых кораблях, мир начал отторгать их. И вот боги наслали потоп, чтобы смыть арьев с лица земли, словно болезнь. Исчезнут арьи, и мир исцелится. Так говорит Зарни, и многие ему верят.
— Ты тоже веришь ему?
— Как я могу, если моя мать была царицей арьев? Во мне говорит ее кровь, и волшебное оружие слышит меня. Я могу взять гусли Исвархи, сыграть на них — и, может быть, исправить зло, которое натворил мой отец…
— Но и я пришел за гуслями, — напомнил Ширам. — Меня послал за ними государь Аюр.
— Это не беда, — кивнула Кирья. — Забирай гусли и возвращайся к Аюру — и я с тобой.
— В таком случае я бы хотел знать, на что ты способна и что из этого нам пригодится.
Девочка усмехнулась:
— Со мной тебе не грозят видения, что наводит Зарни. Только он сам. Идем. Увидишь, что с ним стало…
* * *
Дальше они пошли вместе. Ширам косился на шагающую рядом рыжую девочку и невольно думал: не привиделось ему диво с перепончатыми крыльями?
Вдруг он застыл на месте: откуда-то из леса донесся далекий, пронзительный, жуткий вой.
«Что за зверь? Не знаю такого… Снова оборотень?»
Вой отзвучал и угас вдалеке.
— Идем, воин, — буркнула Кирья. — Не то еще будет…
Дорога понемногу забирала вверх. Ширам заметил, что елки начали чередоваться со старыми замшелыми березами, а затем и вовсе остались позади. Затем по обеим сторонам дороги начали появляться из темноты деревья-великаны с корявыми сучьями. Каждый исполин стоял по отдельности, угрожающе растопырив скрюченные пальцы, будто не подпуская собратьев.
— Священная
