• Ни одна реорганизация власти не учредила сдерживающей Кремль структуры. Неограниченное делегирование суверенной власти мультиплицирует неограниченный риск для РФ
Сегодня Россия – поле абсурдных стратегий без преград для скольжения в любую сторону. Полигон власти вне институтов контроля при нехватке ясно представленных общественных интересов. Схлопывание Системы создаст глобальный вакуумный взрыв, несомненно притягательный для охотников за трофеями.
§ 3. Боль как услуга
Экспансия практик насилия и варварства в Системе
Критики порядков в РФ всегда отмечали чрезмерное насилие со стороны власти и парагосударственных образований. Эта критика началась со времени расстрелов 1993 года и зверств первой чеченской войны. Она не прекращается по сей день.
Все эти годы рост государственного насилия опирался на широкий консенсус. Сперва общество молчаливо согласилось на взрывное расширение числа обитателей «зоны», дошедшее в конце 1990-х до миллиона человек. Тюрьма стала пыточной, далее пытка распространилась повсюду. Пытка в отделениях полиции и на следствии стала общепризнанной нормой по умолчанию. Терпимость к ней также близка к консенсусу.
В России внезапно восстановилась, став нормой политики и деловой жизни, всегдашняя угроза телесного унижения. Общеизвестно применение сотрудниками силовых структур юридически запрещенных инструментов (пытки, науськиванье бандгрупп и т. п.). Силовой фактор, как токсичное «социальное жало», отравляет атмосферу всех активных сред, от деловой до культурной. В нем больше не видят эксцесс. Он не всегда вызывает даже простое порицание. Консенсус готовности к насилию закрепился – все молчаливо согласны на насилие в отношении людей, принадлежащих не к твоей среде и к более низкой социальной группе. Новый вид насилия в Системе – насилие одобренное и поощряемое. Насилие якобы благодетельное и дисциплинирующее население. Неконвенциональное государственное насилие стало горизонтом повседневности и представлено широким спектром: избиения, атаки неформальных активистов (связанных с властью) против граждан, тайные убийства.
В русской политической традиции нет сигнала ясней, нежели арест, избиение, тюрьма и убийства по манию властей. Этот экстремальный уровень страха в Системе означает, что все прошлые договоренности обнулены вместе с твоим правом выжить. Нарастающую тревогу кадров надо же чем-то заполнить. Например, охотой на случайных населенцев. Тебя все еще не убили? Значит, ты преуспел!
Насилие распространилось на многие сектора и уклады. Оно образует атмосферу мерцательной тирании в Системе РФ.
Насилие имитирует наличие государства
Не будучи гуманной, Система весьма социальна. Насилие взбадривает ее общественное состояние, подавляя готовность противостоять начальству. В атмосфере сделки противостояние силе выглядит массово неодобряемым поведением и не вызывает солидарности с жертвами. Защититься или хоть в какой-то степени гарантировать безопасность можно, принадлежа к структурам частной солидарности. Российская Система лишь в малой степени предоставляет защиту от насилия, присущего ее актам.
Надо опасаться как минимум двух ошибок: потери из виду темы насилия как фактора и вечного теоретизирования «с позиции жертвы». Пребывание объектом атаки легко принять за свидетельство правоты и репрезентацию главного конфликта сцены. Но за последние тридцать лет насилие приглашали в политику силами всех игроков – правых и левых, консервативных и либеральных, защитников народных корней от защитников корней чуждых. Борющиеся интересы при первой возможности применяли насилие против других. От военного принуждения и политических убийств до гегемонистской надменности, изолирующей «чужаков» и вытесняющей их с политической сцены.
Часто говорят о «борьбе кланов в Кремле» – будто когда-то в Кремле не было борьбы кланов за собственные интересы. Но дела типа гонений на Европейский университет, Шанинку, дела режиссера Сенцова или Александра Шестуна говорят не об интересах, а о возможностях, их избытке. Наслаждение безмотивным насилием – частый мотив садиста.
• Чтобы убедительно изобразить присутствие государства, надо ошеломить хладнокровным государственным злом
Насилие действует не только прямо, по обычаю РФ бандитским образом, с помощью арматуры и продажного суда. В не меньшей степени угнетает выход насильника на сцену дебатов. Русские разговоры независимо от их глубины и проникновенности, помнят о риске «получить в табло», невольно корректируя этим свой дискурс. Насилие – русская разновидность political correctness.
Охота на человека в Системе
Система РФ и не пытается выдвинуть правдоподобную версию для уничтожения отдельного человека. Она целиком предается спазму мстительности в убеждении, что ее некому будет остановить. Репрессивный разворот вертикали власти ведет к локальной эскалации, где уже никто не чувствует себя обязанным ни перед кем. Умеренному государственному служащему кажется неудобным уклониться от участия в охоте на «изгоя» и его уничтожении.
• Акт мщения в Системе замеряет степень злодейской лояльности исполнителей для мобилизованности в острых случаях
Месть в Системе: кейс Шестуна
Мусорный кризис марта-апреля 2018 года, вслед триумфальному избранию Владимира Путина, заметно омрачил его триумф. По логике путинской подозрительности (стимулируемой Двором) это породило версию о намеренном обрушении рейтинга в ущерб имиджу Путина. Многие из актов мести в отношении главы Серпуховского района Александра Шестуна, возможно, объясняются вспышкой ярости Путина, которую окружение хотело отвести от себя.
Месть Шестуну – не политическая самооборона власти, а аффект нарушенного «табу». Шестун задел их несколько. Самое мягкое – «табу» на митинги по нежелательным для Кремля резонансным темам. Сразу после выборов Шестун дал несколько разрешений местному населению на митинги вопреки прямому запрету областных властей, а затем и администрации президента.
• Просьба АП в Системе РФ приравнивается к законодательной норме
Проигнорировав и предав ее огласке, Шестун нарушил двойное табу. Нарушил его радикально, опубликовав в Сети запись разговора с важными чинами АП. Система не терпит документирования, которое слишком явно выдает ее схему действий и настаивает на монополии любых точных данных о себе. Судам, социологам и следственным органам запрещено расследовать управленческую деятельность Кремля. Ход Шестуна создал пролом в неожиданном месте. Это ошарашило Кремль – и Шестуна, считавшегося «своим», перевели в «предатели».
