Виктор не мог больше контролировать себя, и слезы полились реками. Он уткнулся в ее шею, и чуть не рассмеялся. Она даже пахла сладким ароматом малины, это были ее первые духи, которые он подарил ей. Кажется, тогда ей было около семи лет. Конечно, позже она пользовалась различным дорогим парфюмом, которым он баловал ее. Но почему-то именно эти дешевые детские духи в маленькой розовой пластиковой бутылочке ему запомнились сильнее всего. Его дочь была словно собрана из осколков воспоминаний, что он хранил о ней.
– Все хорошо, пап. Я не уйду, пока ты не закончишь.
Габи гладила отца по спине, успокаивая его рыдания.
– О, Габи! Я столько должен сказать тебе!
Виктор, наконец, выпустил дочь из объятий и снова начал осматривать ее лицо, руки, плечи, но уже не для того чтобы проверить ее подлинность, а для того, чтобы впечатать в мозг каждый момент с ней, запомнить каждую секунду.
– Прости меня, детка, – выдавил мужчина из себя, – за все прости. Я – плохой человек.
Габриэла утерла его щеки от слез.
– Ты – не плохой человек. Просто, так ты меня любил, – сказала она.
Но Виктор замотал головой.
– Это я во всем виноват. Я … исковеркал тебя… испортил…
– Перестань себя винить!
– Ты бы не сбежала тогда!
– Но ведь я бежала не от тебя, – упорствовала дочь. – Я хотела стать самостоятельной. Я хотела стать такой же сильной, как и ты. Хотела, чтобы ты гордился мной.
– Я и без того любил тебя!
– Но мне этого было мало, – ее нежный мелодичный голос ласкал его душу.
Виктор всхлипнул, поборов, наконец, яростный поток чувства вины, что охватила его так настойчиво и разяще, словно устала валяться где-то на задворках сознания в пыли, забытая хозяином. А теперь вдоволь разгромив, разрушив, разбив в щепки его самообладание, жестоко истыкав кинжалом его душу, снова уходила на покой.
– Я не уберег тебя, – прошептал он.
– А разве можно уберечь от всех превратностей судьбы? Таков был мой путь. И никто не виноват. Просто так случилось.
– Где ты? – спросил Виктор, боясь ответа.
Габи опустила глаза, словно ей было стыдно, и тихо ответила:
– Кладбище Святого Себастьяна недалеко от Зальцбурга.
Виктор снова поддался слезам.
– Как это произошло?
Казалось, Габи сама не хотела вспоминать о том моменте. Она нахмурилась и ответила через некоторое время.
– Передозировка. Я утонула в ванной.
– О, Габи!
Виктор снова обнял дочь, будто это было в силах помочь ей утешиться.
– Скажи, ты ведь не специально!
– Нет! – Габи посмотрела отцу в глаза, чтобы он увидел в них искренность. – Это была случайность!
– Габи, пожалуйста, ответь честно!
– Я говорю правду! Я не собиралась убивать себя!
И это в действительности было так. Нина отчетливо чувствовала те эмоции, что обладали девушкой в тот момент. Может, она и не была счастлива, но и покончить жизнь самоубийством не намеревалась. Нет, Габриэла не была доведена до такого состояния. Нина знала это наверняка. У Габи была обычная жизнь, которую ведут многие подростки.
Она убежала из дома и долгое время путешествовала. Ей пришлось туго, потому что она не могла пользоваться кредитными карточками отца, ведь он непременно выследил бы ее. В общем-то, и частые разъезды были причиной слежки отца. Габи постоянно перемещалась, сменила внешность, отрезав длинные густые волосы почти под самые корни, и выкрасив в черный цвет. В бесконечных поисках себя и своего места Габи подсела на наркотики. По иронии судьбы, ее жизнь отняло то, что приносило прибыль отцу.
За полгода до смерти Габи обосновалась в Зальцбурге, где устроилась барменом в ночной клуб. Нине показалось, что поиски Габи подходили к концу, и жизнь ее становилась все более размеренной: она сняла маленькую квартиру на пару с подругой – транссексуалом Катриной, которая работала танцовщицей в том же клубе, где работала Габи. Нина чувствовала, что внутренний дух бунтаря стал сдавать позиции, все больше уступая место трезвому разуму. Вскоре Габи даже задумалась о получении образования – она хотела стать учителем младших классов, она испытывала невероятно сильное влечение к малышам.
И тем печальнее был ее конец от передозировки. Габи не планировала смерть. Она даже не задумывалась о ней. Нине была знакома такая нежданная-негаданная смерть. Почему-то ее излюбленными жертвами всегда становились люди добрые успешные и с планами в головах. Иногда смерть бывает чересчур жестокой, сражая таких нужных миру людей.
Габи вколола плохо рассчитанную дозу героина в бедро и легла в ванную всего на десять минут, больше у нее не было, потому что через час необходимо выходить на смену в клубе. Этот ритуал был частым, и ничто не предупреждало о несчастье. Габи не смогла побороть навалившуюся дремоту, возносящую ее на небеса в прямом смысле слова, и уснула. Навсегда. Скорее всего, она ушла под воду и даже не заметила, как утонула. Потому что Нина не видит самый последний момент ее жизни.
– Это случайность, пап. Прости меня, – прошептала Габи, слезы навернулись на ее прелестных раскосых глазах зеленого цвета.
Виктор нежно провел пальцами по щеке дочери, съедаемый совестью за то, что не был все это время рядом с Габи. Она хотела стать самостоятельной, выйти из-под его опеки и доказать не только отцу, но и всему миру, что она достойна пребывать на бренной земле. Но Виктор был слишком сильно к ней привязан, желание обладать ею сыграло разрушительную роль, он сам отдал ее в лапы смерти.
Габриэла сделала шаг к отцу, а потом рукой заставила его опуститься обратно на стул. Он не желал отпускать ее руку, он еще не был готов отпустить ее.
– Посиди со мной. Как раньше, – вдруг попросил он.
Габриэла снова одарила его грустной улыбкой, а потом села к нему на колени и обняла.
– Спой мне ту песню про лунный свет, – попросила Габи.
Виктор радостно улыбнулся. Он крепко обнял Габи и стал покачиваться из стороны в сторону, напевая колыбельную. В детстве малышка Габи часто засыпала вот так, сидя на его коленях, пока он пытался издавать правильные французские картавые звуки:
– При лунном свете, мой друг Пьеро,
Одолжи мне своё перо, чтобы слово записать.
Моя свеча погасла, нет у меня огня.
Открой мне свою дверь, ради Бога.1
Кажется, он и сам стал засыпать от собственного пения, потому что голова его вдруг стала легкой и начала воспарять куда-то высоко. Холодный железный шар в мозгу сдувался, уступая место трезвому рассудку.
– Я никуда не ухожу, пап. Я всегда здесь, – прозвучал голос Габи издалека, ее рука легла ему на грудь. – Я всегда буду здесь.
