Июнь ударил комариной тоской,В болотной гари расстаемся с тобой.Сестра рассвета полюбила туман,Какое лето ты не шьешь сарафан?Помни позывной, если что – я твой,Мы теперь, поверь, солнцем венчаны.Хоть убей меня, хоть ласкай меня,Мы теперь, поверь, солнцем венчаны.С тобой я, в общем, очень мало знаком,Свалить все проще на таежный закон,Но вне закона, в резонансе сердец,В эфир бездонный я кричу, наконец:Помни позывной, если что – я твой,Мы теперь, поверь, солнцем венчаны.Хоть убей меня, хоть ласкай меня,Мы теперь, поверь, солнцем венчаны.
И он, негромкий, вечно смущающийся Вадим-Диметил, кричал во все горло свой позывной, лихорадочно и нетерпеливо искал в эфире еле пробивающийся через помехи голос и, отмотав тяжеленный десятикилометровый маршрут, почти бежал к Ней половину ночи, падал в ее жаркие и молодые объятия, чтобы к утру опять вернуться в свою далекую осиротевшую палатку.
А осенью… Осенью он оплошал. Надо было вместе с ней сразу же мчаться, лететь в Свердловский институт, переводить ее на заочный, хватать и везти назад в свою холостяцкую квартиру. Но его летняя безрассудность куда-то делась, и они вместе решили, что ей лучше доучиться последний год, а потом уж приехать к нему на дипломную практику и после защиты остаться в Северомайске насовсем. Всю зиму они писали друг другу длинные письма, а каждое воскресенье Вадим бегал на междугородку, чтобы услышать ее родной любимый голос. Но весной ее отправили на практику не на Крайний Север, а на родной и близкий Урал – в институте не оказалось денег на дорогостоящий проезд. Наверное, Вадиму можно было бы пойти к начальнику экспедиции и попросить в порядке исключения вызвать студентку на практику как якобы очень нужного специалиста. Но в силу своего нерешительного характера он этого не сделал. Может, это повлияло на нее, а может, за целую зиму она просто от него отвыкла, взглянула со стороны на их отношения как-то по-другому, но на той самой дипломной практике она встретила своего будущего мужа, с которым уж неизвестно как, но, говорят, живет до сих пор…
Не желая, чтобы в эти минуты его кто-нибудь видел, да еще и лез с разговорами, Вадим нырнул в ближайшие кусты и чуть не налетел на Тамерлана.
– Извини, Петрович! – Он быстро обогнул шурфовщика и углубился в лес.
– Ничо-ничо… – Тамерлан хоть и вздрогнул от неожиданности, но тут же, отвернувшись, сделал вид, что вышел по нужде. На самом же деле, совсем этого не желая, как змея на звуки дудочки факира, он вылез из своей палатки и подобрался поближе к костру, оставаясь в то же время незамеченным. Да, Тамерлан весь вечер слушал Верку, и черная душа оборотня рвалась на части, вызывая почти физическую боль.
В последнее время он сам чувствовал, что как-то изменился в своем отношении к студентке. Вместо презрительного безразличия она вдруг стала вызывать в нем расположение, даже желание чем-то угодить, сделать приятное, что, кажется, он уже давным-давно разучился проявлять к кому угодно из окружающих. Чем были вызваны такие перемены – он никак не мог понять. И только нынче утром все вдруг прояснилось и встало на свои места со страшной очевидностью.
Как и другие в лагере, Тамерлан давно знал, что по утрам Верка бегает купаться к водопаду. Но сегодня перед завтраком, когда он спустился с чайником за водой, кто-то будто подтолкнул его изнутри: пойди посмотри… Потоптавшись в нерешительности, Тамерлан медленно побрел на шум падающей воды.
Когда он выглянул из-за валуна, студентка уже сбросила последнюю одежду и шагнула под прозрачные струи. Холодная вода заставила ее невольно сжать плечи, но уже через миг она легко расправила их, взметнула вверх руки и, запрокинув голову, блаженно прикрыла глаза. Тамерлана словно пронзило молнией: под водопадом стояла, нет, на хрустальной поверхности его лежала, разметав в страсти руки и волосы… Аксинья! Только теперь он мгновенно понял, почему ему стала нравиться Верка. Ведь она же так похожа на нее! А сейчас, в эти секунды, их, кажется, не различил бы никто! Весь подавшись вперед и уже не контролируя себя, Тамерлан изо всех сил напряг зрение, пытаясь разглядеть на шее, по которой бежали жемчужные капли, маленькую синенькую жилку. Кажется, ему удалось это сделать, и в тот же миг где-то глубоко внутри торжествующе прорычал оборотень. Тамерлан, ударив рукой по глазам, уронил лицо на камень и чуть не взвыл от отчаяния, но было уже поздно. Он знал, что картинку с пульсирующей веной уже ничем не извлечь из черной памяти главного его хозяина…
Не желая больше сталкиваться в кустах с Диметилом, Тамерлан прошел в палатку, разделся, забрался в спальник, но так и не смог заснуть до утра. Он со всей ясностью и безжалостностью понимал, что в следующее полнолуние расстаться со шкурой медведя сможет только в том случае, если напьется человеческой крови. Ее крови. Впервые за долгие годы Тамерлану было щемяще жаль будущую жертву. «Старею, наверно, – подумал он. – Старею…»
