Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
После восьмого класса Настю со свидетельством об окончании школы выставили в большой мир. Произошло все, как нередко происходит в Российском государстве: кто-то недосмотрел, кто-то недопонял, но время было трудное, дефицит бюджета огромный, враги окружали страну, и было не до Анастасии. Ни справку об инвалидности, ни жилплощадь ей не выделили. Чиновники посчитали, что после школы-интерната, то есть, как они полагали, школы для идиотов, она должна была продолжить свое образование в русле профессионально-техническом, куда всем идиотам и дорога – должен же кто-то руками работать, – а о том, что девочка слепа, никто не вспомнил.
Конечно, ни в какое учебное заведение города Настю не взяли бы, и бродяжничать бы ей по вокзалам, кабы не баба Клава. Та сироту пожалела, пригрела и поселила у себя в маленькой квартирке старого подгнившего дома, стоявшего уже лет сто на угоре мотовилихинского пруда. Пенсию девочке выхлопотать было нескорое дело, зарплаты бабы Клавы и ей самой не хватало, перебивались третью потребительской корзины – хлебом да колбаской по праздникам, поэтому разумная баба Клава решила, что Настя в меру сил постоит на паперти: такая она нежная и хрупкая, глазки невидящие – голубые, как небо, такая пропоет тоненько: «Подайте, Христа ради» – и у любого сердце дрогнет: как отказать ангелу?
А вот место выбрать было сложно. Сначала баба Клава и Настя поехали на кладбище, но там было мрачновато, несли в храм в основном покойников отпевать, нищие волками смотрели на конкурентов, поэтому следующее место, намеченное бабой Клавой, был Петропавловский собор. Но и там счастье не улыбнулось, погнали бабу с девочкой местные побирушки: место было прикормлено, и чужаков не пускали. От Слудской церкви погнал диакон, от парадной Феодосьевской – милиционеры: нечего город позорить бедностью. И осталось тогда бабе Клаве идти на ближайшую паперть – к достраиваемому Свято-Троицкому храму, что стоял рядом с прудом и их домом. Место было малодоходное, храм принадлежал вновь созданному монастырю, но другого выхода не было, да и любая копейка в их хозяйстве сгодится. Так и стала Настя ходить в старом Клавином платье, которое она еще на свою вторую свадьбу покупала, к ограде монастыря три раза в неделю, стоять и креститься.
Насте нравилось у бабы Клавы. Дом пах сыростью и старостью, кровать была укрыта пуховой периной – старой, но теплой и мягкой, совсем не такой, как в детдоме ватные матрасы. Никто Настю не поднимал по утрам, не укладывал по команде вечером, можно было слушать радио и читать книги, которые баба Клава утащила из интерната. А еще у соседей стоял шкаф с книжками, новыми: когда было время тотального дефицита, все, даже они, покупали книги Майн Рида, Купера, Дюма и Жюля Верна, после уж и не читая. Книги тогда печатали по старинке, почти рельефным наборным оттиском, и если провести пальцем по странице, можно было прочитать, о чем там написано, даже без специального тиснения, как в книжках из интерната. Настя и водила тонким пальцем, наслаждаясь увлекательными приключениями.
У монастыря тоже было весело. Настя ходила туда сама, быстро выучив дорогу от дома к трамвайному кольцу, благо рядом. Нищенки, в основном набожные старушки с Висима, Настю привечали, не злобились, даже говорили подающим:
– Вона, девчушка стоит, чисто ангел! Ты, мил-человек, подай ей, незрячая она. Господь за грехи родительские лишил ее зрения, бедняжка страдат за чужое, не обнеси, родимый, дитя Божье…
Когда не было прохожих, монахов и игумена, рассказывали старушки про житие святых да про свое житие: как в войну на заводе да в колхозе спину ломали, как замуж выходили, как мужей хоронили. Истории были не менее интересные, чем книжки из шкафа соседей.
Милостыня была хорошим подспорьем, но все равно баба Клава с Настей едва концы с концами сводили, особенно зимой, когда надо было покупать дрова. Кое-как пережили холодное время, пенсию по инвалидности так и не оформили, справок просили уйму, пока ту возьмешь, пока эту – время проходит, а чиновники не очень любили ускорять события. Картошка, что садила баба Клава в своем огородишке у дома вместе с соседями, закончилась, как ни растягивали, к весне. Ладно соседи поделились подгнившей капустой.
– Ну ничего-ничего, скоро лето, по ягоды пойдем, редиска опять же, Пасха, Троица, народ пойдет, подавать будут охотнее, переживем, Настенька моя, ангел небесный, – бормотала, бывало, баба Клава, хлебая постные щи. Настя улыбалась, потому что жизнь была прекрасна, а когда столько интересного впереди, то и еще увлекательней. По ягоды она никогда не ходила и на электричке никогда не ездила, а баба Клава именно на старые заветные ягодные поляны обещала свозить. Да разве можно унывать, когда в мире еще столько занимательного и незнакомого?
Однажды перед Пасхой Настя задержалась у монастыря позже обычного, размышляя о красоте мира и данной ей Богом возможности чувствовать эту красоту. Неожиданно чужие руки повлекли ее куда-то в сторону пруда. Настя улыбнулась: от людей пахло, как от насельников монастырских.
– А куда мы пойдем? – спросила она.
– Тиха, девка. Пойдем, покажем тебе конфетку сладкую. Хочешь конфетку?
Настя засмеялась, отрицательно помотав головой:
– Я же не маленькая, конфетку надо малышам давать. Вы лучше сводите меня за алтарь, там, наверно, так интересно, а игумен не позволяет. Нельзя женщинам.
– Вот-вот, щас и сводим тебя туда, пошли.
– А мы не туда идем, церковь там, – указала Настя рукой на недостроенный храм.
– Ишь, слепая, а все знает. А мы с другой стороны зайдем, чтобы игумен не приметил. Давай, двигай ходулями.
Насельники были послушниками монастыря. Откинувшись с зоны и доехав до большой Перми, как и многие зэки, Серый с Косым, привыкшие к распорядку колонии и законам, царившим в ней, не могли устроиться на воле, не понимая, кому они нужны и зачем им эта воля в стране, где они еще не бывали, сев при Советах, а выйдя в новой России. Решили осмотреться, обнаружив на отшибе, в старом рабочем районе, местечко вполне подходящее: кормежка, шконка, тепло и мухи не кусают – монастырь недостроенный в Мотовилихе. Принимали там всех с христианской смиренностью. Серый и Косой склонили головы перед игуменом и были благословлены на поселение, рабочие руки монастырю были потребны. Поначалу они даже работали. Потом осмелели, стали щипать помалу, благо рынок был недалеко, на площади у кинотеатра, где с времен путча основались наркоши, покупали на вырученные деньги «герыч», догонялись боярышником. К тому же в монастыре еще и кормили бесплатно, а бывшие зэки умудрялись водить на шконки шалав с той же площади. Жизнь налаживалась. И вот, идя весенним вечером с дозой в предвкушении наслаждений, увидали Серый с Косым девчонку, белобрысую, с глазищами, что твои шлемки, стояла у стены монастырской. То ли подаяния просила, то ли так, но, видно, незрячая, бесхозная. Косой подмигнул: мол, а чо, заберем девку с собой, на шалавах сэкономим, не сдаст, слепая да нищая. Серый согласился. Девка, на удивление, не вопила и не сопротивлялась, шла, как агнец на заклание. Довели ее до пруда, решили тут и дозу вколоть, тут и ее оприходовать, чего на шконку таскать в хату, еще заорет – услышат монахи. А тут темно и безопасно, тут даже менты не ходят. Вкатили по дозе, расслабились. Девка сидит рядом, как ни в чем не бывало, лыбится.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
