Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Объявили обеденный перерыв, наверное, в самом долгом судебном разбирательстве в истории Верховного суда. Мы коротаем время в безымянном вестибюле, курим по очереди один джойнт и разбираем финал «Нескольких хороших парней». Фильм так себе, но своим презрением к актерам, к сценарию и особенно заключительным монологом Джек Николсон вытягивает картину.
— Ты заказывал «Code Red»[230]?
— Наверное. Я сейчас нехило так накурился…
— Так ты заказал «Code Red»?
— Да заказал, блин. И еще закажу, потому что дурь ваще охуенная. — Вот у Фреда взрывной темперамент. — Как называется?
Это, должно быть, о косяке, который он держит в руке.
— Еще не назвал, но «Code Red», мне кажется, подходит.
Фред работал художником на всех знаковых процессах: об однополых браках, о кончине Акта об избирательных правах[231], о гибели политики равных возможностей в высшем образовании и, следовательно, во всем остальном. Фред говорит, что за все тридцать лет, проведенные им в зале суда, это первый случай, когда объявили перерыв на ужин. И раньше он никогда не слышал, чтобы судьи повышали друг на друга голос и поедали друг друга взглядами. Он показывает мне сегодняшний набросок. Судья — консервативный католик непристойно оскорбляет судью — либерального католика из Бронкса, исподтишка проведя пальцем по щеке.
— А что значит coño[232]?
— Как?
— Она сказала ему шепотом «coño», а потом добавила: «Chupa mi verga, cabron»[233].
Карикатура на меня, выполненная цветными карандашами, ужасна. Я помещен в нижнем левом углу рисунка. Мне нечего сказать суду, который допускает неконтролируемые затраты корпораций на политические кампании, сжигание американского флага, но суд совершенно правильно запретил любую фото- и видеосъемку, потому что выгляжу я урод уродом. Нос картошкой и огромные оттопыренные уши-анемометры, торчащие по бокам лысины в форме горы Фудзи. Я сверкаю желтозубой улыбкой и таращусь на молоденькую судью-еврейку, словно вижу все, что у нее под мантией. Фред говорит, что причина запрета съемок не имеет отношения к приличиям: страну следует защищать от того, что сокрыто под Плимутским камнем[234]. Потому что Верховный суд — место, где Америка оголяет свой член и сиськи, решая, кого наебать, а кому дать испить материнского молока. Здесь происходит конституционная порнография. Помните, что сказал судья Поттер о непристойности? «Узнаю́, когда вижу»[235].
— Фред, ты не мог бы укоротить мне резцы на картинке? А то я тут на херова Блакулу похож.
— Кстати о «Блакуле». Недооцененный фильм.
Фред отстегивает клипсу от своего бейджика и хватает «крокодильчиком» пятку, чтобы прикончить косяк одной могучей затяжкой. Он закрывает глаза и сжимает пальцами нос, а я спрашиваю, можно ли взять карандаш. Фред согласно кивает, и я пользуюсь представившейся возможностью, чтобы вынуть из его роскошного набора для рисования все коричневые карандаши. Хуй вам, чтоб я вошел в историю Верховного суда как самый уродливый ответчик.
На занятиях социологией, обозначенных в папином учебном плане как «Обычаи и намерения неугомонных белых», отец предостерегал меня от прослушивания блюзов и рэпа вместе с белыми незнакомцами. По мере моего взросления отец предостерегал меня от игры с ними в «Монополию», питья более двух кружек пива и совместного курения травы. Все это может привести к ненужной фамильярности. Самое опасное после голодного камышового кота и парома с мигрантами-африканцами — это когда белый человек видит, как ему кажется, основания для дружбы. Фред, выдохнув дым, возвращается в вашингтонский вечер, и его глаза блестят как у брата по духу.
— Вот что я тебе скажу, приятель. Чего я только здесь не повидал. Расовое профилирование, межрасовые браки, язык вражды, отмена приговоров, вынесенных по расовым соображениям. Знаешь, в чем разница между нами и вами? Мы все хотим занять место за общим столом, но когда мы попадаем за него, у вас, дураков, нет плана на случай побега. А мы? Мы готовы свалить в любой момент. Я никогда не захожу в ресторан, на боулинг или на оргию, не спросив себя, как съебаться, если на меня вдруг напрыгнут. На усвоение этого чертова урока ушло целое поколение, но мы его усвоили. Вам сказали: «Все, школа кончилась, больше ничему не надо учиться», а вы, тупые придурки, и поверили. Вот если прямо сейчас в дверь постучит спецназ, что ты будешь делать? У тебя есть стратегический план отступления?
В дверь постучали. Это судебный пристав, она дожевывает на ходу полуфабрикатный ролл с тунцом. Она задается вопросом, почему я сижу, перекинув одну ногу через подоконник. Фред только качает головой. Я смотрю вниз. Даже если я и выживу, выкинувшись с четвертого этажа, я буду заперт внутри безвкусного мраморного внутреннего двора. В капкане десятиметровой аляповатой колониальной архитектуры. Среди львиных голов, красных орхидей, зарослей бамбука и заиленного фонтана. На обратном пути Фред показывает на маленькую, как для хоббита, дверь, скрытую деревом в кадке; вероятно, она ведет на Землю Обетованную.
Возвращаюсь в зал и вижу, что на моем месте сидит безумно бледный белый мальчишка. Как будто он дождался четвертого периода и спустился с верхних трибун, проскользнул мимо служителей на дорогое место, потому что какой-то болельщик ушел раньше, опасаясь пробок на дороге. Сразу вспомнился черный стэндап про белых зрителей, обнаруживших на своих местах ниггеров и кидающих жребий, кому их сгонять.
— Парень, ты занял мое место.
— Ага, я просто хотел сказать, что чувствую то же самое, что и ты, моя конституциональность тоже находится под судом. А в твоей группе поддержки не особенно много народу. — И он помахал в воздухе невидимыми черлидерскими помпонами. — Рика-рока! Рика-рока! Сис! Бум-бах!
— Спасибо за поддержку. Она мне нужна. Но все же пересядь.
В зал возвращаются судьи. Никто не замечает моего новоиспеченного партнера. Для всех это был длинный день. Под глазами судей набухли мешки, их мантии измялись и потеряли блеск. Одеяние черного судьи вообще, кажется, измазано в шашлычном соусе. Бодры лишь по-джефферсонски горделивый председатель и франтоватый Хэмптон Фиск: на одежде ни складки, из прически не выбивается ни единый волос — ни малейших признаков усталости. Но все равно один-ноль в пользу Хэмптона: он переоделся в роскошный обтягивающий фисташковый комбинезон с расклешенными штанинами. Он снимает фетровую шляпу, плащ, отставляет в сторону трость с набалдашником слоновой кости, поправляет промежность, потом встает в сторонке, поскольку председатель намерен сделать объявление.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
