С переднего сиденья “мерседеса” Живодер наблюдал, как Кормильца погрузили в фургон с клеткой внутри. Плохие Парни даже щелочки в окнах не оставили. Как же Кормилец будет дышать? Пересесть вперед и высунуть голову в окно он тоже не сможет. Живодеру было грустно за Кормильца. Он переполз на заднее сиденье “мерса” и улегся вздремнуть, чтобы тоска развеялась.
“Пена Дна”
Едва войдя в “Пену Дна”, Сомик увидел у стойки бара Эстелль, и сердце его зашелушилось спекшейся коркой, точно с него слезала старая краска. Она распустила волосы, расчесала их, и они доходили ей до пояса. На Эстелль была розовая роба, заляпанная красками, а под ней – мужская белая майка. Его майка, понял Сомик. Эстелль смотрела на него так, как он всегда представлял себе возвращение в родной дом. Но его – блюзмена до мозга костей – традиция обязывала не показывать виду.
– Эй, девочка, а ты чего тут делаешь?
– Это я ей позвонила, – встряла Мэвис. – Это твой шофер.
– И на что это мне шофер?
– Я сейчас тебе скажу. – Эстелль взяла его за руку и повела в угловую кабинку.
Секунду спустя в бар протиснулся Уинстон Краусс, и Мэвис помахала ему из-за стойки:
– Сынок, я уже почти собралась сделать тебя самым счастливым человеком на всем белом свете.
– Меня? Зачем?
– Затем, что мне нравится, когда люди получают то, чего им хочется. А у меня есть то, чего хочется тебе.
– Правда?
Мэвис шагнула к стойке и тихим заговорщическим голосом принялась рассказывать Уинстону Крауссу самую приятную, самую волнующую, вопиюще эротическую сказку, которую только могла рассказать; правда, она старалась ни на секунду не забывать, что человеку, с которым разговаривает, больше всего на свете хочется окучивать с морских млекопитающих.
А в угловой кабинке между тем запасец показной невозмутимости Сомика мало-помалу таял. Эстелль улыбалась, хоть слезы и застилали ей глаза.
– Я не просила бы тебя, если б считала, что это может быть опасно. Честное слово.
– Знаю, – ответил Сомик, и в его голосе прозвучала нежность, которую он обычно оставлял на долю котят и дорожной полиции. – Просто я бегал от этого всю свою жизнь.
– Не думаю, – сказала Эстелль. – Мне кажется, всю жизнь ты бежал ему навстречу.
Сомик ухмыльнулся:
– Ты же этого старого блюза с меня насовсем снимешь, правда?
– Сам знаешь.
– Тогда поехали. – Сомик встал и повернулся к Мэвис и Уинстону. – Мы готовы? Все готовы? – Он заметил, что брюки фармацевту спереди стали явно тесноваты. – Ага, мы готовы. Ты хоть больной, но тоже готов.
Мэвис кивнула, и в шее у нее негромко лязгнула какая-то механика.
– Второй поворот после выезда, не первый, – напомнила она Эстелль. – А оттуда вдоль побережья, поэтому никаких гор там нет.
– Но мне маску с ластами нужно взять! – взвыл Уинстон.
ТРИДЦАТЬ ОДИН
Молли
– Пять минут уже прошло? – Молли сидела по-турецки, меч лежал у нее на коленях.
Тео подскочил, будто в него ткнули ледорубом, и посмотрел на часы. Потом подкрался к выходу, прислушиваясь: спасение или смерть?
– Осталась примерно минута. Ну где же они, к чертовой матери? Молли, может, в укрытие пойдешь?
– В какое еще укрытие? – Она оглядела пещеру: совершенно пустая, единственное укрытие – тьма в самой ее глубине.
– Залезь за Стива.
– Нет, – ответила Молли. – Этого я делать не стану. – Из самого затылка ее разума послышался голос:
– Лезь в укрытие, взбалмошная девка. У тебя что – жажда смерти?
– У меня фиксация на расставании. Я не собираюсь отворачиваться и бросать кого-нибудь на произвол судьбы, – ответила она.
– Что? – спросил Тео.
– Я не с тобой разговариваю.
– Отлично, подыхай. Какая мне разница? – продолжал закадровый голос.
– Сволочь, – сказала Молли.
– Что? – снова спросил Тео.
– Да не ты!
– Молли, а как ты тогда заставила этих парней вылезти из пещеры и втащить меня внутрь?
– Я им просто сказала.
– Тогда отнеси им одежду и скажи, чтобы оделись снова.
– Зачем?
– Надо. И скажи, пусть держатся покрепче за бока Стива и не отпускают, что бы он ни творил.
– Ну и кто из нас теперь чокнутый?
– Молли, прошу тебя. Я пытаюсь спасти ему жизнь.
Шериф
Бёртон сверился с часами.
– Ну, всё. По местам. Заходим.
Но сержант Шеридан был вовсе в этом не уверен.
– У них тридцать заложников, у нас никаких данных об их диспозиции и неполная команда. Вы хотите снять этого парня при тридцати свидетелях?
– Черт побери, Шеридан, разводи людей по точкам. Идем по моему сигналу.
– Шериф Бёртон? – Голос Тео из пещеры.
– Чего?
– Я принимаю ваше предложение. Дайте мне еще пять минут, и я выйду. Мы можем уехать все вместе. Остальные выйдут, когда мы уедем.
– Он же только один вам нужен, правильно? – сказал Шеридан. – Он один может повредить исходу операции?
Бёртон ворочал эту мысль в мозгу. Он собирался устранить констебля и эту бабу, но теперь приходилось все переигрывать. Если он сможет отделить Кроу от остальных, то избавиться от него можно будет и без свидетелей.
Зазвонил сотовый. Бёртон откинул крышку:
– Бёртон.
– Не стоило так пренебрежительно отзываться о моем весе, шериф, – сказал Паук.
– Гвоздворт, ты жирный кусок го... – Линия сдохла.
И вдруг по всей прибрежной террасе разнесся пронзительный вой блюзовой гитары. Бёртон и вся “Тактическая группа особых средств борьбы” обернулись и увидели, как по краю террасы, над самым обрывом мчится белый “универсал”.
Нечеловеческий рев вырвался из глубин пещеры, и когда Бёртон снова повернулся к ней, на него уже надвигалась морда гигантской рептилии.
Уинстон Краусс
На заднем сиденье “универсала” Уинстон придерживал на коленях усилитель “Маршалл”, из которого вопил “стратокастер” Сомика. Усилок воткнули в черный ящик Мэвис, шнур от которого тянулся к прикуривателю. Впереди с гитарой устроился Сомик. После нескольких первых нот слух отказал фармацевту ввиду временной потери себя, но ему было уже все равно. Уинстон едва мог поверить своему счастью. Мэвис пообещала ему величайший сексуальный восторг на свете, но он ей не поверил. А теперь убедился сам. Роскошнее этого существа он не видел в своей жизни никого.
