Книга Убийства на фоне глянца - Алисия Хименес Бартлетт

Агустин Оренсаль. Я не захотела его допрашивать. От него пахло смертью, как от пойманного охотниками лиса. Профессиональный киллер, да, вне всякого сомнения, профессиональный киллер. Он все отрицал, но при нем нашли пистолет-пулемет, которым были совершены убийства, и те же патроны. Какие еще нужны доказательства? Возможно, он входил в организованную группировку киллеров, но говорить об этом наотрез отказывался.

Зато Гарсон, хоть и с рукой на перевязи, но в допросах участвовал – вместе с двумя мадридскими инспекторами. Видать, взялись они за арестованного очень жестко. На третий день он стал давать показания: Ногалес заказал ему убийство Эрнесто Вальдеса. Информатора он убил по собственной инициативе. На свою беду, во время совместной пьянки киллер имел неосторожность кое-что сболтнуть – рассказал, что убил Эрнесто Вальдеса и что Вальдес был знаком с Росарио Кампос. Теперь сомнений больше не оставалось: Фуэнтес действительно задумал продать эту двойную информацию одновременно и мне, и Молинеру и с каждого получить плату. Короче, интуиция Молинера не подвела.

Кто-то донес Оренсалю, что жена Фуэнтеса беседовала со мной. Киллеру пришлось принимать меры. Человек его профессии не может позволить себе никаких ошибок, а он совершил-таки одну. Ее следовало исправить. При этом он клялся, что не имеет никакого отношения к убийству Росарио Кампос и Марты Мерчан. И тут он стоял намертво, нашим людям не удалось сдвинуть его с этой точки.

– Неужели вам не любопытно потолковать с ним? – спросил меня младший инспектор.

– Ни в малейшей степени.

– Его будут продолжать допрашивать. Может, удастся вытянуть что-нибудь еще, кроме имен тех, кто входит в эту предполагаемую систему.

– Его били?

Гарсон кивнул на свою щедро забинтованную руку:

– Я калека, на меня даже и не смотрите.

– А та девица, которую мы нашли в квартире?

– Они жили вместе – юная шлюшка.

– Ей что-то известно?

– С ней беседовал только судья. Думаю, она была в курсе того, чем занимался ее сожитель, но не более того.

– У них большая разница в возрасте.

– Любовь слепа, Петра.

– Говорят, что так. А что будет с ней теперь?

Гарсон повернулся ко мне всем телом и насмешливо покачал головой:

– Я от вас просто охреневаю, инспектор, уж простите меня, грешного. Некий тип всаживает в меня пулю, которая могла отправить вашего помощника на тот свет, и мы, кстати, пока точно не знаем, сколько народу он укокошил, а что делаете вы? Беспокоитесь, не побили ли киллера в полиции, и волнуетесь о будущем его любовницы… Петра, вам бы следовало пойти в соцработницы или даже в монахини!

– Не издевайтесь, Фермин. Вы же знаете, что на самом деле я совершенно бесчувственная.

Он сперва ошарашенно посмотрел на меня, потом засмеялся:

– Хуже всего то, что никогда сразу не поймешь, всерьез вы говорите или шутите.

Я и сама не знала, всерьез говорила или шутила, зато можете поверить, мне никогда не нравилось, когда плохо обращались с пойманным зверем, наверное, потому что все мы в какой-то степени похожи на него, и ужасно сознавать, что убежать нельзя. Но к Ногалесу я бы это не отнесла, из него я собиралась выжать все соки. У нас имелись доказательства, необходимые, чтобы обвинить киллера в двух убийствах, да он и сам признал свою вину. Но тогда получается, что кто-то еще поддался абсурдному соблазну лишить своих ближних жизни.

– Как Ногалес вышел на него?

– Один из журналистов, работавших в “Универсале”, знал нужные каналы.

– Проинформируйте об этом судью, это ведь тоже, скорее всего, расценивается как преступление.

– Они будут ссылаться на профессиональную тайну.

– А это уже не наша забота, наше дело – поставить судью в известность.

– Понимаю, что я могу быть слегка надоедливым, но, по-моему, вы тоже должны допросить киллера.

– Неужели у меня это получится лучше, чем у трех здоровенных мужиков, которые успели как следует его обработать?

– Вы несколько преувеличиваете.

Но мои мысли, как и моя воля, уже устремились совершенно в ином направлении, поскольку у нас все было готово, чтобы заняться главным подозреваемым: судебные санкции, результаты баллистической экспертизы, официальные показания… И вот тут-то мое любопытство не давало мне покоя и жалило почище змеи: я хотела сама допросить Ногалеса, прежде чем судья предъявит ему официальное обвинение. Я имела на это право, на нас еще висели два убийства: первое и последнее, как в причудливой игре, придуманной специально, чтобы было чем развлечься воскресным вечером.

Я приказала доставить Ногалеса в комиссариат. Растяпа адвокат явился вместе с ним. Теперь я уже никуда не спешила, была спокойна, и все мое время предстояло употребить на одно – добиться, чтобы он расширил свои показания, в которых имелись слишком глубокие прорехи – настолько глубокие, что в них удалось легко спрятать два трупа.

Я заранее поговорила по телефону с Молинером, мы беседовали очень долго, и я хорошо представляла себе, что происходит в Барселоне. От Ракели Вальдес инспектор не узнал больше ничего для нас интересного. Молинер был уверен, что жизнь матери не была известна ей во всех подробностях, но Ракель была знакома с Ногалесом и хорошо к нему относилась. Он проводил выходные у них дома, разговаривал с ней по телефону… Однажды Ракель вместе с Мартой Мерчан ездила в Мадрид, и они отлично провели время втроем, посетив главные достопримечательности города. Мне было важно услышать все эти детали, прежде чем войти в комнату для допросов. Информации накопилось более чем достаточно, и я не сомневалась, что скоро докопаюсь до истины.

Едва переступив порог, я посмотрела на Ногалеса. Несколько дней, проведенных в камере предварительного заключения, не прошли для него даром, однако он по-прежнему держался как преисполненный собственной значимости человек, явившийся на заранее условленную встречу. Я заметила, как глаза его чуть-чуть прищурились за стеклами очков: он явно не рассчитывал снова увидеть меня и почувствовал любопытство. Он не был расстроен, не был подавлен, не выглядел печальным. Тяжелое и высокомерное равнодушие заслонило собой все остальные чувства. Он позволил себе лишь легкую улыбку разочарования. Адвокат с ходу предпринял атаку на мои бедные мозги, измученные бесконечными размышлениями: