Когда время мое миновалоИ звезда закатилась моя,Недочетов лишь ты не искалаИ ошибкам моим не судья.
13.19 C. 28. Распятие совершилось – ровно через тридцать дней после Вознесения. —
Реминисценция библейской истории казни и воскрешения Иисуса Христа: в Библии, разумеется, распятие предшествует вознесению.
13.20 Один только месяц – от моего Тулона до моей Елены. —
Веничка соотносит себя с Наполеоном: французский император Наполеон Бонапарт (1769–1821) начал свою замечательную военную и политическую карьеру с того, что, будучи простым капитаном, предложил командованию республиканской армии Франции свой оригинальный план взятия крепости Тулон, в которой оборонялись монархисты (1793), – Тулон был взят, и Наполеона произвели сразу в бригадные генералы. Закончилась политическая карьера Наполеона на острове Святой Елены в Средиземном море, куда он был сослан после того, как потерпел сокрушительное поражение от союзных войск в бельгийском местечке Ватерлоо в 1815 г.; на острове Святой Елены он прожил в английском плену последние шесть лет своей жизни и там же скончался. Кстати, в 1969 г. в СССР Сергей Бондарчук вел съемки своей грандиозной интернациональной ленты «Ватерлоо», посвященной закату военно-политической карьеры Наполеона (Правда. 1969. 3 июня).
Непосредственно «мой Тулон» восходит к толстовскому Андрею Болконскому, метившему поначалу в Наполеоны: «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» («Война и мир», т. 1, ч. 2, гл. 17).
Личность Наполеона стала одним из главных объектов интереса деятелей искусства, в том числе русских писателей; у Пушкина, к примеру, есть: «Мы все глядим в Наполеоны» («Евгений Онегин», гл. 2, строфа XIV). Тема «наполеонизма» – одна из центральных в «Войне и мире» Льва Толстого; она же определяет идеологический строй «Преступления и наказания» Достоевского:
«[Раскольников: ] Позвольте вам заметить что Магометом иль Наполеоном я себя не считаю… [Порфирий Петрович: ] – Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?» (ч. 3, гл. 5).
A далее Раскольников все-таки сравнивает себя с Наполеоном (как и Веничка):
«Я задал себе один раз такой вопрос: что если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан так ведь уж ясно чувствовал, что я не Наполеон» (ч. 5, гл. 4).
Позже философию Раскольникова разъясняет Свидригайлов:
«Наполеон его ужасно увлек, то есть, собственно, увлекло его то, что очень многие гениальные люди на единичное зло не смотрели, а шагали через, не задумываясь. Он, кажется, вообразил себе, что и он гениальный человек Он очень страдал и теперь страдает» (ч. 6, гл. 5).
Ситуация, в которой литературный герой сравнивает себя с Наполеоном и ведет при этом математические расчеты, встречается у Тургенева в рассказе «Стук… стук… стук!..» (1871): у покончившего с собой артиллериста Теглева находят листок из «альбомчика», испещренный математическими расчетами и сравнительными таблицами биографических данных Наполеона и Теглева, – расчеты, по мнению Теглева, доказывали, что он и Наполеон – удивительно близкие по характеру и судьбе люди.
13.21 …они меня разжаловали… —
Ситуация «наказание за откровенную нерадивость и возмутительную халатность в работе» характерна для классики социалистического реализма. Напомню, как это делается у Николая Островского:
«В комсомольском коллективе однообразное спокойствие было резко нарушено незначительным, как сначала показалось, происшествием: член бюро ячейки среднего ремонта Костька Фидин сверля железную плиту, сломал дорогое американское сверло. Сломал по причине своей возмутительной халатности. Даже хуже – почти нарочно. Старший мастер среднего ремонта Ходоров предложил Костьке просверлить в плите несколько дыр. Ходорова в цехе не любили за придирчивую требовательность. Он когда-то был меньшевиком. В общественной жизни не принимал никакого участия, на комсомольцев смотрел косо, но свое дело знал прекрасно и свои обязанности выполнял добросовестно. Мастер заметил, что Костька сверлит „насухую“, не заливая сверло маслом. Но Костька облаял мастера сверло сломалось. Начальник цеха подал рапорт об увольнении Фидина. Бюро комсомольской ячейки вступилось за Костьку Из пяти членов бюро трое были за то, чтобы Костьке вынести выговор и перевести его на другую работу. Двое же вообще не считали Костьку виноватым» («Как закалялась сталь», ч. 2, гл. 3).
