Книга Сын города - Том Поллок

– Проснитесь! Проснитесь! Господи, вы храпите так, будто вам ежа в глотку засунули.

Ужасающий звон заполнил череп Петриса – тот, что он не мог отнести на счет выпитой прошлым вечером пинты мусорного джина. Его глаза, задев карающую кожу, открылись, и яркий холодный свет резанул сетчатку.

– Проснитесь! Проснитесь! – на девушке, кричащей на него, была толстовка с капюшоном. Причина звона в его голове прояснилась: она, не прекращая, колотила его металлическим прутом.

– Отв’ли, – пробрюзжал он, и в горле заклокотала кислая, отдающая алкоголем, желчь. Он со всей силы стукнул перчаткой по пруту, но девушка легко отскочила в сторону.

– Кто, во имя сисек моей садистской Богини, ты такая? – проворчал Петрис.

Девушка проигнорировала вопрос и приподняла бровь, когда его дыхание ударило ей в лицо.

– Это то самое внутреннее, что истинно, да? Что ж, тогда, полагаю, внутри вас пинт десять пойла.

Сквозь алкогольный туман в памяти Петриса проступило лицо, но у того лица не было ни сероватой кожи, ни глаз цвета бетона. Пристальный взгляд монаха упал на прут. Его острие сужалось до точки.

– Ты куколка Филиуса? – недоверчиво осведомился священник, и девушка зыркнула на него. Кашлянув, Петрис исправился. – Э-э-э, – пробормотал он, – Бет, не так ли? Ты… изменилась.

Бет фыркнула:

– Вы тоже. В прошлый раз, насколько я помню, у вас были манеры.

Петрис презрительно махнул рукой:

– Я ж с похмелья, – объяснил он. – Всегда надираюсь, когда молюсь.

– Трудно быть религиозным фанатиком? – поддела девушка.

Петрис разразился лающим смехом.

– Это как спать с чужой женой, – поделился он. – Девять частей вины к одной части экстаза, а по утрам, как ни крути, всегда просыпаешься один.

Бет снова фыркнула:

– Хреново, да? – предположила она. – Ладно, чтоб у меня еще было время тебе посочувствовать. – Она резко хлопнула в ладоши. – Соберись, камнекожий. Протрезвеешь – поднимай свое войско. У нас там война, ты в курсе?

Петрис покачал головой. Даже крошечное движение тревожно закружило мир вокруг него, и у основания черепа неприятно захлопал пульс. Он был не в настроении возиться с идиотами, и это удручало, потому что девочка говорила как один из них. С неимоверным усилием священник поднял свои тяжелые ноги под каменным телом и отправился в тень облетевшего дуба, достаточно большого, чтобы своей тенью укрыть его от этого ублюдочного солнца.

И только тогда проскрежетал:

– Что, еще раз?

– Поднимай. Свое. Войско. – Бет вытянула шею через плечо и посмотрела на юго-запад.

Чувствуя неладное, Петрис понял, что ему нет нужды спрашивать, на что она глядит:

– Так и думал, что ты скажешь именно это, – он потратил девяносто секунд, осознавая, что этим утром лучше было бы не просыпаться.

– Я штурмую крепость, Петрис, – сказала она. – Беру обитель Выси. Мне нужна армия. Парни Иезека сделали все возможное, но не справились. Мне нужно больше солдат. Мне нужны лучшие. «Если я в чем и хорош, кроме пьянства, так это в драке», да? – девушка сморщила нос. – Жаль, я понятия не имела, насколько это было пустым хвастовством. Настало время ответить за базар.

Петрис окинул ее угрюмым пристальным взглядом:

– Полагаю, ты была здесь, когда Филиус спрашивал то же самое, – ответил он. – И я дам тебе тот же ответ: «Нет». Я не могу сражаться за возвращение Матери Улиц.

Бет запрыгнула на надгробный камень Стэнли Филипса. «Конец ошибки».

– Тем лучше, – холодно сказала девушка, – потому что она не вернется.

Легкая дрожь пробежала по позвоночнику Петриса, и он надолго замолчал.

– В самом деле? – наконец проговорил священник с деланной непринужденностью. – Как интересно. Филиус, Гаттергласс и отряд Флотилии утверждают обратное.

– Отряд Флотилии мяукает и гадит на все остальное, – возразила Бет – Что до Фила и Гласа, они ошибаются. Еще не знаю, почему, но уверена: Мать Улиц не вернется в Лондон, – не моргая, четко проговорила она. Петрис сглотнул рокочущую смесь надежды и разочарования, поднявшуюся по горлу.

– Откуда мне знать, можно ли доверять твоим словам?

– Ниоткуда, – прямо ответила она, – так что хватит верить чужим словам. Подумайте сами, – она начала загибать пальцы, – Проволочная Госпожа терзает ее сына. Где она? Нигде. Первая за пятнадцать лет армия, сражаясь за нее, схватывается с псинами на берегу Темзы, и где она? Снова нигде. А потом, конечно, кошки.

– Кошки, которых никогда раньше без нее не видели, хочешь сказать? – спросил немного удивленный Петрис.

– Вот именно, – Бет наклонилась вперед. – Ни разу, ни в один из дней. Я расспрашивала тут и там. Ни разу за всю историю Мать Улиц и ее свита никогда не были замечены по отдельности. Так что, во имя Христа, что они делают здесь без нее?

Петрис не ответил.

– Если только… – продолжила Бет и остановилась.

Одна обладала одним из тех тревожных, значительных взглядов, что он мог почувствовать спиной.

– Если только она не отправилась туда, куда кошки не могут за нею последовать.

Петрис прищурился:

– Жидковатый аргумент, девчонка.

– Жиже каши, что может позволить себе супермодель, я в курсе, – кивнула Бет. – Но я уверена, что это правда. Чувствуется, что правда, разве нет?

Петрис вздохнул и закрыл глаза. «Да, чувствуется, что правда», – про себя согласился он, но не оттого ли, что он хочет, чтобы это оказалось правдой? Оттого, что он жаждал простого удовольствия рвать своими рукавицами стальные трубки больше, чем замысловатой, привычной пытки тайной молитвы Богине, которая никогда не отвечала?

– Хорошо, – наконец согласился он. – Я спою Песнь Соглашения. Я сообщу то, что ты сказала, Каменному Парламенту. Все, что я могу обещать, так этого голосование, но оно займет время.

Бет побледнела при слове «время», и все же кивнула, неохотно соглашаясь. Все шло так, как она и рассчитывала. Девушка встала и повернулась к воротам.