Между тем опознан и труп нападавшего: им оказался суфлер и костюмер, некогда служивший в Александрийском театре, Спиридон Тюльпанов, уволенный за пьянство и крамольные высказывания. Также его неоднократно видели в обществе социалистов-революционеров, многие из которых разыскиваются полицией. Но подлинным организатором сего злодеяния является некий Кесарев, против которого господин Думанский выступал на последнем судебном процессе. Все, кто видел преступника в последние дни или располагает сведениями о его местоположении, должны сообщить в полицейское управление.
Думанский взглянул на фотографический снимок разыскиваемого, занимавший собой едва ли не четверть страницы. На Викентия Алексеевича смотрело его нынешнее лицо.
«О Господи, за что ты посылаешь мне такие испытания! — мысленно возопил он. — Если бы я мог содрать с себя эту богомерзкую харю, сделал бы это без промедления. А тут и мое тело еще собирается сбежать за границу. Ищи его потом!»
— Ого! Это ж никак ты, братан, — послышался из-за плеча невеселый голос заглянувшего в газету «Митрия». — Да, не фартит тебе что-то — теперь еще глубже на дно залечь придется. Спичке Царствие Небесное — он хоть и не нашего поля ягода был, все с политикой знался, но ведь жизни не пожалел человек. Мог бы по блатному закону уйти: «Умри ты сегодня, а я завтра», так не вышло… А законник-то этот, адвокат твой, живучий оказался, гнида.
…Наконец остановились саженях в ста от назначенного места.
— Рановато приехали! — заметил кто-то. — Ждать теперь не меньше часа. Эх! Знать бы — картишки с собой захватили бы… И чего теперь делать — в кулак свистеть да ногами притопывать?
Вместо ответа Таран вытащил из кармана пистолет и принялся палить по чайкам и воронам. Воздух наполнился грохотом, пороховой гарью, летящими отовсюду птичьими перьями. Несколько окровавленных тушек свалилось на землю, одна птица пыталась спастись, ковыляя по земле и волоча за собой перебитое крыло. Рыжий добил ее двумя выстрелами, следующим сбив с самой верхушки дерева птичье гнездо. Омерзительнее всего Думанскому показалась его идиотически-торжествующая физиономия с бессмысленными глазами и ртом, растянутым от уха до уха. Но бандиту этой «охотничьей» забавы было недостаточно. Он принялся преследовать оставшихся птиц с громким смехом, более напоминающим конское ржание.
— Да прекратите же, наконец! Что за дешевый балаган? — не выдержал Думанский. — Спугнешь жертву и провалишь всю операцию.
— Верно, скор ты чересчур на руку, — поддержал его Дмитрий. — Да и маслята денег стоят. Они нам на дело дадены, а не на забаву.
— А вы что — девки, барышни кисейные, кровянки испугались?! Уж больно нежно себя несете — боитесь расплескать. Медвежья болезнь со страху, што ль, напала?! «Я никого не ем»? Отвали, не замай! Гимназеры хилые — не мешайте душе радоваться!!! Да вам не на дело ходить, а в перине на клопов охотиться! В штаны уже наложили, маменькины сынки? Налет — дело фартовое, а фарт, он кислых не любит. Весело ж надо, на кураже!
— Что вы все декаденствуете, глупости какие-то выдумываете! Перестаньте, прикусите язык, оставьте ваше краснобайство для присяжных, — с брезгливостью аристократа-правоведа, неожиданно даже для себя самого перебил ухаря «Кесарев». — Подобные высказывания с головой выдают ваше происхождение из самых низов общества… — Но тут же опамятовал, поспешил хоть как-то оговориться, исправить вырвавшееся: — Впрочем, извините за наставления… А вы, Таран, правы: надо жить разом, одним порывом! — И, виновато оглянувшись на «слушателей», продолжал: — Но я ведь пекусь о нашей безопасности. Вы человек вспыльчивый, вам следует взять себя в руки…
Все замолчали, с изумлением глядя на лже-Кесарева, будто у того вдруг отросли рога или он запел оперную арию, аккомпанируя себе на «фортепианах». Даже сам стрелок по воронам угомонился и задумчиво почесал пистолетом пониже спины.
— Ты эт чего?? — произнес он наконец. — Совсем ума решился? Д-даешь, Кесарь!!!
— Да-а, чегой-то ты, брат, не того. Знатно тебя архаровцы отделали. И ведь докторам не сдать — выдать всех можешь! Так что не обессудь — сам понимаешь, ежели чего, для пользы нашего дела… Видать, удавочка, а не веревочка казенная по тебе плачет.
Взглянув на собеседника, Викентий Алексеевич понял, что Челбогашев старший вовсе не шутит, и он теперь, может быть как никогда, находится в шаге от смертельной опасности. Множество, казалось бы, совершенно посторонних мыслей пронеслось в его голове. Под конец ни с того ни с сего вспомнился профессор Федоров, рекомендовавший будущим правоведам брать уроки актерского мастерства.
Думанский глубоко вдохнул, а затем на одном дыхании выдал длинную нецензурную фразу, которую слышал второго дня от какого-то мужика, чудом не попавшего под карету скорой помощи. Затем застонал, схватившись за голову и подергивая то одним, то другим плечом, после чего открыл глаза и обвел всех полубессмысленным взглядом очнувшегося наконец человека:
— Не пузырьтесь! Что за мания-психоз… Фараоны треклятые, псы цепные — ну попадись они мне, устрою им тридцать три египетских казни! Ох, пропасть! Нечистая сила! Что же я такого натворил, а? Никого из вас не задел, братва?
В этот момент вдали показался щегольской экипаж Свистунова, избавив остальных от необходимости отвечать. Все принялись готовиться к предстоящему делу.
— Слушайте меня! Работаем так: ты, Васюха, его по затылку тюкнешь, оглушишь, к воде вместе подтащим, — распорядился Дмитрий. — Таран свое дело уже знает — подойдет с другой стороны и займется «ванькой».
Троица двинулась в сторону композитора, который, оставив лихача, уже вышагивал важным гусаком к месту ожидаемого свидания с молодой красоткой. Там он принялся бродить взад-вперед вдоль газового фонаря, нервно поигрывая тросточкой. «Что за причуды такие?! Перед самым отъездом встречаться на забытой Богом окраине! Разве не лучше было бы сразу, без церемоний отбросить все условности, атавизмы морали, и уже не понадобилась бы никакая конспирация? Quelle en tête femme![88]— вздыхал влюбленный, пытаясь прикрыть от ветра роскошный букет. Как бы шубу не сняли! Гавань все же — шпана на шпане…» — испуганно подумал он, увидев, что в мутном свете отдаленного фонаря показался какой-то субъект и неторопливой походкой, вразвалочку, направляется в его сторону.
Думанский в это время тоже весь был как на иголках.
— Хорош гармонить, кто-то едет. Фараоны! Я их по запаху чую — наобум произнес он, преградив Челбогашеву дорогу.
— Да ты чо, братан, никак менжуешься? Померещилось тебе! Откуда бы им взяться — или навел кто? Шагай, не дури, никого там нет. — Здоровяк Дмитрий «отодвинул» с дороги Думанского и, перехватив мертвой хваткой его левую руку, потащил за собой. — Там же Таран, ты что ж, хочешь его одного оставить работать? Такое западло корешку, а? Не ожидал я от тебя, Васюха! Ну сявка, в натуре.
Косясь на «братца», возбужденный Викентий Алексеевич нащупал в кармане дуло револьвера: «Ну погоди — поближе подойдем! Только замахнись на Аркадия, я тебя самого без труда оглушу».
