– Какие письма? Писанные где и когда?
– В конце прошлого и начале этого года.
Жюльен ничего не ответил, и Колен заговорил опять:
– Я все время писал вам о графине, передавал ее поручения. Иносказательно, конечно, но вы все-таки могли понять, в чем дело. Когда она заболела, я опять писал вам. Я узнал о ее болезни от Лукана и никак не мог понять… – Он не докончил своей фразы. – Мне нечего больше сообщить вам, – добавил он сухо. – А вы что скажете?
– Я получил от вас только одно письмо с упоминанием о Саре, о графине Дезанж, – поправился Жюль-ен, – правда, очень длинное и подробное – ответ на мое, написанное к вам еще на яхте.
– Письмо от вас, с яхты? – воскликнул озадаченный Колен. – Я его и в глаза не видел! Вы что-то лукавите и, кажется, хотите свалить всю вину на меня! – добавил он брезгливо и недоверчиво. – Каких вам надо еще новостей, когда вы сами только что признались, что виделись с графиней? Впрочем, может быть, теперь вы и это уже будете отрицать?
Жюльен покачал головой. Он был совершенно подавлен, даже глаза у него точно провалились.
– Насколько я схватываю, – сказал он прерывающимся голосом, – это я убил Кэртона, а Сара взяла на себя мою вину… Но почему, каким образом?
– Почему, каким образом? Не притворяйтесь, Жюльен! Вы знаете! Не может быть, чтобы вы не знали о том, как ваш отец случайно оказался поблизости, услышал шум и нашел вас на полу, в бессознательном состоянии, с раной на голове, а Кэртона – мертвым! Он моментально обмозговал план действий, и графиня согласилась на все, чтобы спасти вашу карьеру. Я ждал вас в автомобиле у ворот парка; он позвал меня на помощь, и мы вынесли вас оттуда. Это было как раз в полдень, и никто нас не заметил. Мне удалось раздобыть яхту, она снялась с якоря в Бордо, а потом, в продолжение нескольких недель, кружила по морю. Министерство иностранных дел официально подтвердило, что у вас лихорадка. Вскоре начался процесс; я делал что мог, графиня отделалась сравнительно легко. Факт убийства был налицо, но приняли во внимание плохое сердце Кэртона, которое не могло выдержать ни малейшего потрясения. Графиня…
– Вы говорите, что Сара сидела в тюрьме из-за меня?.. Я ничего не понимаю, Колен!
– Зато я прекрасно все понимаю! – мрачно ответил Колен. – И первым делом то, что ваш отец – гнусная личность! Он все время плел вам разные небылицы и перехватывал и подделывал мои письма. Прекрасное занятие для семидесятилетнего юноши! Наверное, пришлось поломать голову! Он… но что с вами?..
Жюльен резким движением схватил Колена за руку.
– Говорите яснее! – кричал он, задыхаясь. – Ведь я выгнал ее, она… она!..
Он тряс Колена за плечи; пот градом струился по его лицу.
– Жюльен!.. Жюльен!.. – твердил Колен, опасаясь за его рассудок.
– Вы знали все и не спасли меня от позора? Благодаря вам я довел до тюрьмы любимую женщину, не сделал ни одной попытки извлечь ее оттуда и в конце концов оскорбил и выгнал ее благодаря вам и моему отцу!
Он оттолкнул Колена с такой силой, что тот потерял равновесие, попытался удержаться за подушки и покатился вместе с ними на пол.
– Ради бога, Жюльен! – бормотал он. – Жюльен, послушайте!
– Мне слушать вас? Нет, теперь слушайте вы и смотрите, до чего вы меня довели! Ваше счастье, что я не убил вас, как собаку, вас, который предал меня ради своей безопасности и который еще смеет говорить о своих страданиях. Я поверил, что она любила Кэртона, и, чтобы забыться, опустился до этого… сделал это вполне сознательно, с открытыми глазами, питая отвращение к разврату и вместе с тем ища в нем забвение. Все это дело ваших рук – вас и моего отца!
Он умолк. В комнате воцарилась мертвая тишина, прерываемая только тяжелым дыханием Колена.
– И вы думаете, что я так это оставлю, что я буду молчать, зная, что женщина покрывает мою честь своею?
Колен в ужасе вскочил на ноги; его голос стал крикливым от страха.
– Нет, вы этого не сделаете! Это не имеет смысла теперь! Да графиня опровергнет ваши показания.
– Вы в этом так уверены? – нервно расхохотался Жюльен. – Может быть, ваша уверенность поколеблется, когда я скажу вам, что оскорбил ее…
– Не делайте этого, не делайте! – задыхался Колен в состоянии, близком к удару.
Он попробовал остановить Жюльена и даже застонал, когда шаги последнего замерли в отдалении; раздался звонкий топот копыт по мощеному двору, потом более глухие звуки, когда Жюльен выехал на ровную дорогу.
Глава 30
Всяк, кто проник за тот скорбный порог,
Равно от жизни и смерти далек.
Чувствую лишь ледяное дыханье
Быстрых годов, что влекут к увяданью;
Голод порой мое тело томит,
Мысль одинокая душу сверлит.
В будущем пусто, и только одно
Прошлое смотрит печально в окно.
Вас потеряв, я лишился души,
В ней ведь царили лишь вы.
Вас потеряв, я навеки забыл
Высший смысл жизни и жизненных сил,
Самое слово «любовь» я забыл,
Вас лишь одну я на свете любил.
Артур Сарго
Есть люди, которые тупеют от горя; для других страдания, наоборот, являются источником просветления.
Жюльен принадлежал ко второму типу; обрушившееся на него несчастье скосило все сорные травы его души и дало простор доброкачественным побегам. Черствость и недоверие к людям, которые стали преобладающими чертами его характера за последний год, перестали властвовать в его сердце.
Он стал нравственно чище после перенесенного удара и стыдился своего прошлого.
Жест, которым Сара попыталась, рискуя своею жизнью, спасти Кэртона, был вызван страхом за него, Жюльена, а не за того человека, которому он угрожал; она защищала Кэртона только потому, что боялась за Жюльена.
После того как неизбежное свершилось, она без колебаний принесла себя в жертву любимому человеку.
А он так легко поверил, что она смеялась над ним и обманывала его с Кэртоном, поверил сразу в самое плохое, в то время как она отдавала ему самое ценное, что у нее было.
Он никого больше не обвинял; негодование против отца и Колена улеглось по дороге в Тунис; человеконенавистничество первого и себялюбивая трусость второго были ничто по сравнению с его собственной виной.
Они употребляли низкие средства для достижения низких целей, он проявил низость по отношению к святыне, он осквернил храм – он, а не они.
Упорная и жестокая ненависть его отца к Саре казалась ему немногим хуже его оскорбительной ревности, а последнее свидание с Сарой стало источником ужасных угрызений совести, в сущности, было им с самого начала, хотя он и не признавался себе в этом, пока не узнал всей правды.
Что скажет он Саре в свое оправдание? Что он оскорбил ее и надругался над ее любовью, потому что был уверен, что она изменяла ему с Кэртоном?
