* * *
— Я ничего не понимаю, — тихо призналась она уже в машине.
— Понять нетрудно, — Серега лихо вырулил на Кутузовский проспект, обогнал на повороте «девятку» и понесся вон из города. — Жил-был парень, который очень любил кататься на катере. А потом парень разбился и умер. Что же тут непонятно?
— У тебя совесть есть? — воскликнула она и, упав лицом в ладони, разрыдалась.
— Совесть, — озадачился ее спутник. — А что это такое?
— Ничего себе шуточки. Павел же погиб! — Сашка всхлипнула.
— Но он же живой и невредимый и даже очень нахальный для мертвеца, потому что позволяет себе крутить роман с тобой, — заметил Серега и цинично ухмыльнулся.
— Я ничего не понимаю, — повторила она.
— Я тоже. Тут два варианта: либо Павел остался жив, а рокеру Васе пора носить очки, либо Павел воскрес, как Иисус Христос, на третьи сутки и приперся, чтобы закрутить с тобой роман.
— Да чего ты ко мне привязался! — разозлилась она. — Закрутить роман, закрутить роман! При чем тут мой роман с Павлом?
— Мне кажется, очень даже при чем. Хотя мне-то чего волноваться, я к призраку в объятия не кидался.
— Уймись!
— Просто я называю вещи своими именами и, заметь, достаточно корректно это делаю. Мог ведь сказать бы, что не я прыгал в койку к покойнику, не я отдался мертвецу, не я…
— Заткнись наконец! — рявкнула Сашка, которую уже здорово пробирал мороз по коже, словно не только душа ее, но и тело быстро немело от ужаса.
— Ты невероятно жестока со мной, — грустно констатировал Серега.
— Кто бы причитал о жестокости! — она вытерла глаза. — Значит, что мы имеем?
— Ты спала с призраком, — злорадно напомнил тот, ничуть не смутившись.
— Идиот!
— Нет, он весьма сообразительный мертвец. Знал, куда явиться.
— Ты — идиот!
— Ну, с этим кто посмеет спорить! — хохотнул Серега.
— Знаешь что, — она прищурилась. — Одно доказательство — еще не повод, чтобы поверить в такой бред, как воскрешение мертвецов. Мало ли что могло произойти? Может, в тот день вовсе не Павел катался.
— Вася сказал, что у него только один человек катер брал.
— Мало ли что Вася сказал… А ты помнишь, что сказал Ко Си Цин?
— У него тоже есть катер? — оживился Серега.
— Ой, ну какой же ты! При чем тут катер?! Я про недавний сеанс Ко Си Цина. Помнишь, он нес про какие-то письмена, про загадку, с ними связанную, и про рукотворную картину?
— A-а… ту, которую в темноте рисуют. Ну, как не помнить.
— Я хотела расспросить его с пристрастием после сеанса, потому что смотрел он на меня, и мне показалось, что он говорил обо мне и Павле. Помнишь, секрет разрушит любовь.
— Он не это сказал, но нечто похожее, — хмыкнул Серега, которому явно не понравилось сочетание Павел — любовь. Скорее всего, ему приятнее было иное сопоставление: Павел — мертвец.
— Может быть, Ко Си Цин — и есть та самая зацепка, которую мы пытаемся отыскать?
— С ума сошла? Дураков даже в свидетели в суде не привлекают. А Ко Си Цин не просто дурак, он дурак с диагнозом.
— Но спросить-то стоит.
— Даже если и так, где нам его искать в десятом часу вечера, — Серега многозначительно кивнул на желтые огни проспекта, проносящиеся за окном.
— Сейчас я позвоню кое-кому, — Сашка вытащила мобильный телефон из сумочки, набрала номер и, когда ей ответили, ласково промурлыкала в трубку: — Лида?! Добрый вечер, это Александра. Да, у меня к тебе просьба…
Объяснение с Лидкой заняло минут пять. Та быстро поняла, о чем речь. Сашка упомянула о недавнем сеансе и сказала, что ей необходимо встретиться с Косицыным, и немедленно, но и этого было вполне достаточно. Подозрительная спешка двоюродной сестры возбудила писательницу. Она не только открыла адрес предсказателя, чего раньше не делала, как бы ее ни просили, но вызвалась самолично прикатить через полчаса к подъезду его дома и устроить аудиенцию, так как, с ее слов, магистр кого попало в свой дом не пускает.
* * *
Аркадий Петрович бродил по кабинету взад-вперед в крайне раздраженном состоянии. Он то и дело приглаживал волосы, не зная, куда деть руки, которые ему постоянно мешали думать. Даже не думать, а злиться. Злиться на себя, на весь белый свет, даже на закат, раскрасивший небо в розовые тона. Завтра настанет день, полный неприятных решений, которые он должен принять против своей воли. Мамонов замер между столом и диваном, поразившись внезапной мысли: он, Аркадий Петрович, идет на поводу! У кого? Или у чего?
Сказать по правде, слияние огромного количества разрозненных компаний в единый холдинг в конце концов могло оказаться полезным. Правда, позже, лет через пять, если его не уничтожат, потому что у крупной фигуры появятся крупные враги (а создав столь мощную организацию, как холдинг, он непременно, как крупная фигура, сам выйдет из тени на свет). Они и сейчас существуют — как враги, так и друзья. Но… Легализация его как крупного предпринимателя — дело довольно опасное. В верхах могут и не потерпеть появления еще одного сильного и богатого. Пока он в тени, его не замечают, а вот что будет потом… Но с другой стороны, какая ему теперь разница? Ведь инфаркт уже убил его месяц назад. Как ни крути, а ему придется расстаться не только со своим бизнесом, ему придется расстаться с жизнью. По сути, он уже давно с ней расстался, а теперь лишь исполняет свою последнюю волю. На этой мысли Мамонов побледнел. Не от страха, а от негодования. Дело в том, что он исполняет волю, да только не свою, а какого-то мальчишки по имени Павел, который считает, что он должен оставить после себя крепкое предприятие, такое, как холдинг.
— Павел, Павел, Павел… — задумчиво повторил Аркадий Петрович, словно пережевывая имя по слогам.
И в эту минуту дверь отворилась. Мамонов даже не удивился, увидев предмет своих размышлений на пороге. Только кивнул и нахмурился еще больше.
— Хочу предупредить тебя, что время твое истекает, — тихо произнес Павел и, шагнув на ковер, аккуратно прикрыл за собой дверь.
Аркадия Петровича передернуло. Ему и раньше не нравились крадущиеся манеры этого парня, но теперь он его прямо-таки возненавидел за них.
— Думаешь напугать меня еще больше? — недобро усмехнулся он. — А мне плевать. И вообще, я не желаю больше задерживаться тут ни минуты. Решил — идем.
— А твои обязательства? — Павел даже не удивился. На его лице вообще не отразилось никаких эмоций. Прошел по кабинету с равнодушным видом, остановился у окна, повернулся к Мамонову, смерил холодным взглядом.
— Обязательства? К черту обязательства. Ты нарушил свои, я не желаю исполнять свои, и по рукам. Ты мне надоел до черта. Ты омрачаешь мои последние дни. На кой они мне вообще нужны, если радости я от жизни уже не испытываю. Я либо злюсь, либо волнуюсь.
