— Да… — протянул Степаненко и иронически пропел: «Наша служба и опасна и трудна…»
— Я в структуре ФСБ — отрезанный ломоть, — Шмаков нахмурился. — Я в их тенетах.
Степаненко ушел от Шмакова с чувством досады.
Глава XXXVII. УбийствоРовно в половине третьего ночи Степаненко остановил частника в квартале недалеко от дома, в котором жил старик, расплатился и вышел из машины. Подойдя к нужном дому, он обнаружил, что свет в квартире старика на втором этаже горит во всех окнах, в том числе и в предоставленной в его пользование комнатушке.
Степаненко хмыкнул. Эльвира должна давно спать. Не может же дед к ней приставать?! Неужели что-то случилось!
Он быстро взлетел по лестнице. Еще на подходе увидел: дверь квартиры была распахнута настежь. Недоброе предчувствие сжало сердце. Он сунул руку в карман, охватил рукоятку пистолета и шагнул через порог. Навстречу ему из кухни вышел старикан. В руках его также был пистолет. Он виновато пожал плечами и указал пистолетом в дверь комнатушки. Степаненко, чувствуя ледяной озноб, медленно повернул ручку двери, толкнул ее…
Эльвира лежала ничком на полу. Ночная рубашка была задрана ей на голову, так что видеть можно было только туловище и ноги. Степаненко взглянул на ее спину. В спине торчал нож — кто-то вонзил его по самую рукоять.
Степаненко тупо посмотрел через плечо на старика. Тот опять пожал плечами и указал глазами на окно. Окно было приоткрыто. Степаненко подошел к окну и выглянул. Ничего, одна темень! Почему-то подумалось, что если он и дальше будет торчать у окна, то угодит под снайперский выстрел.
Он снова взглянул на убитую.
Кто ее убил? Зачем? Что она знала?
Степаненко еще раз осмотрел труп, кровать, подоконник. Следов борьбы вроде бы нет.
И тишина, эта ужасная тишина во всей квартире, на лестнице, во всем доме. Лишь тикание электромеханических настенных часов в прихожей.
Обнаженное тело с крупными ягодицами вызывало в нем какое-то жуткое ощущение. Он нагнулся над мертвой женщиной, протянул руку к ножу, но вдруг услышал предостерегающий оклик старика:
— Платок!
Степаненко оглянулся.
— Что? Что вы сказали?
— Через платок, говорю.
Степаненко нащупал в кармане носовой платок, охватил нож, вытащил из тела, отбросил его в сторону. Затем стащил с головы Эльвиры ночную рубашку. В глазах у женщины застыл ужас. Губы были слегка приоткрыты. Большие, азиатские зубы-резцы прикусили синий кончик языка.
Он осторожно приподнял женщину, положил ее на постель, которая, казалось, еще сохраняла теплоту ее тела, накрыл ее, выпрямился и в который раз взглянул на старика:
— Что здесь произошло?
— Убийство… Пролезли в окно. Я не слышал…
— Кто это был? — Степаненко в раздумье закусил сгиб большого пальца. Ему почему-то не верилось, что старик не причастен к убийству. Возможно, мужество может изменить человеку, тем более на склоне лет.
— Она не проснулась, спала как убитая… — проговорил старикан. — Тьфу! Что я говорю — как убитая. Она и есть убитая…
— Как они пробрались в комнату?
— Откуда ты знаешь, что их было несколько? — спросил старик. — Впрочем, ты прав, не одного это рук дело. Хотя, впрочем, второй этаж, взобраться можно и без подстраховки… Я на ночь свое ухо отключаю, — старик похлопал по нагрудному карману, где у него был аппарат для труднослышащих. — Тогда уже пень пнем становлюсь… Потом чувствую, что-то стукнуло. Сквозь сон. Я и проснулся… Сначала думал, это она ходит. Встал, подключился, прислушался, вроде ничего… А потом тишина такая, что жуть забрала. Я и открыл дверь, а то страшно…
Степаненко опять взглянул на мертвую. Еще часа полтора назад он едва не переспал с этой женщиной. Теперь одна мысль об этом отдавала какой-то некрофилией. Да, она хотела затащить его в постель… И вот она мертва. Степаненко не мог оторвать взгляд от трупа. Даже мертвой Эльвира была красива. Сложена она была, как греческая богиня плодородия Деметра.
Раздался телефонный звонок. Старик поднял трубку.
— Не слышу, не слышу… — почти кричал старик в микрофон, глазами указывая Максиму, что к телефону зовут его.
Степаненко взял трубку.
— Степаненко? Степаненко, твою мать. Ты слышишь меня, граф Монте Кристо… Ну что, съел? Чего ты сопишь в трубку?! Да ответь ты, чистоплюй!
Степаненко по голосу узнал Сохадзе. Сколько злорадства и нечеловеческой, животной злобы было в этом голосе.
— И вообще, убирайся из города… Это мой город, понял? Хозяин здесь я!
Степаненко счел ниже своего достоинства разговаривать с мерзавцем и положил трубку.
— Тебе надо уходить, — сказал старик. — Я милицию вызвал.
Степаненко направился к выходу, но внизу послышался топот многочисленных ног. На лестнице он увидел одетые в шлемы головы омоновцев.
Степаненко отпрянул в квартиру, протянул пистолет Сохадзе старику, шепнул:
— Быстро спрячь!
Старик скользнул на кухню, Степаненко встал в проеме двери. — Стоять! — послышался резкий возглас. Автоматы омоновцев были направлены ему прямо в грудь.
— Вы пришли вовремя, — тихо сказал Степаненко, понимая, что всякие разговоры бесполезны.
— Руки вверх, лицом к стене.
Ситуация выглядела глупо. Теперь он засветится, это уж точно. Его могут задержать для выяснения обстоятельств на сутки, двое, трое…
Он лениво повернулся к стене, расставил как можно шире ноги Почему он не ушел на минуту раньше? Уж не подставил ли его старикашка?
В квартиру один за одним протопали вооруженные автоматами люди. Затем они вышли, а вместо них появились двое — один лейтенант — командир подразделения ОМОНа, и другой — в штатском. Возле Максима стоял рядовой омоновец, держа его под прицелом.
Увидев начальство, Степаненко, не опуская рук, проговорил:
— Э-э, отцы-командиры, прикажите вашему коллеге убрать оружие.
— Кто такой? — уставился на него человек в штатском. — Проживаете здесь?
— Ваш коллега, из ФСВ, — ответил Степаненко. — Труп обнаружил хозяин, я только что прибыл на место преступления…
Командир сделал знак подчиненному убраться, они все вошли в квартиру.
— Вы хозяин? — уставился на старикана оперативник. Тот кивнул.
— Вы звонили?
Старикан опять кивнул.
Менты обменялись многозначительными взглядами.
Оперативник прошел к диванчику и сдернул ночную рубашку.
— Ух ты, какая краля! — воскликнул омоновец.
— Да это же Шмакова… — прошептал человек в штатском. — Ну и сиськи…
