Фрёлик покачал головой.
— Вот, привез тебе кое-что. — Он протянул ей сложенный листок бумаги — предсмертное письмо Рейдун Вестли.
Она взяла письмо и стала читать, опустив голову. Потом сложила письмо и, глядя куда-то вдаль, стала рвать его на мелкие кусочки. Ветер подхватил крохотные обрывки, и скоро они исчезли в пене прибоя.
— Очень трогательно видеть такую реакцию!
— Я не способна ни на чем долго сосредоточиваться.
Франк Фрёлик проследил за ее взглядом. За ними, поставив одну ногу на каменный парапет, наблюдали двое полицейских в форме.
— Они с тобой? — спросила она.
— Да.
Она бросила на него пытливый взгляд:
— Почему?
Он не ответил. Ветер играл ее волосами. Она откинула их назад.
— Ее нашел я, — заговорил Фрёлик. — Она наглоталась таблеток. А письмо отправила мне по почте. Она просила тебя простить ее, но за что?
— Понятия не имею. Иногда Рейдун бывала непредсказуемой.
— Жаль, что ты не умеешь сосредоточиться на любви, — заметил он.
Она глянула на него исподлобья и сказала:
— Мне очень жаль.
— Чего тебе жаль?
— Того, что ты сейчас чувствуешь. И жаль, что у нас с тобой все так получилось.
Перед тем как ответить, он посмотрел на нее в упор.
— То, что было между нами, давным-давно пошло прахом.
— Не верю. Ты ведь приехал сюда, нашел меня.
— Элизабет, которую я знал, умерла, — тихо сказал Фрёлик. — Она сгорела, а я выжил.
— Не говори так!
— Извини, — вздохнул он. — Разумеется, мне известно, что на самом деле в том пожаре погибла Мерете Саннмо. Существует одна деталь, которую я не могу забыть, когда думаю о нас с тобой… После нашей последней встречи я кое-что узнал о тебе. — Фрёлик старался не расслабляться. — Например, мне известно, что ты познакомилась с Инге Нарвесеном шесть лет назад, когда работала продавщицей в магазине «Фернер Якобсен». Я знаю, что именно ты стала инициатором отношений и поехала с ним в романтическое путешествие на Маврикий. Мы с тобой в такие путешествия вместе не отправлялись. Правда, у меня и денег, и возможностей гораздо меньше.
— Вычеркни из наших отношений Инге Нарвесена. Мы с Инге… это была просто глупость. Ничто!
— Ильяз, кажется, тоже не очень радовался, верно?
Она замкнулась; в ее синих глазах ничего нельзя было прочесть.
— Я видел Ильяза в тюрьме Уллерсмо.
— Раньше он таким не был.
— Каким он был раньше?
— Сильным. С ним было весело. Он принимал мир таким, какой он есть. — Элизабет задумалась, подыскивая нужные слова. Фрёлик ждал. Она подставила лицо ветру и продолжала: — И меня он принимал такой, какая я есть. — Она снова на миг задумалась. — Но Ильязу постоянно требовалось напоминать, что мне бывает больно… что у меня тоже есть чувства.
Они шли по пляжу. Волны омывали им ноги. Франк Фрёлик остановился, чтобы закатать брюки. Покосившись на Элизабет, он заметил, что ее ноги покрылись бронзовым загаром. Ногти она покрасила в красно-коричневый цвет. На долю секунды он представил себе, как она сидит на солнце, задрав колени, и сосредоточенно красит ногти на ногах.
Просторное платье липло к телу, очерчивая ее фигуру при каждом шаге. Она шла с гордо поднятой головой, ветер играл ее черными волосами.
Фрёлик снова заговорил:
— Может быть, ты и связалась с Инге Нарвесеном, чтобы проучить Ильяза, но не думаю, что Нарвесен это понял. Даже когда ты рассказала Ильязу о сейфе и лежащей в нем картине.
— Ильяз — заблудшая овечка, — сказала она. — Он совсем сломался…
— Но шесть лет назад Ильяз находился в здравом уме и вполне мог отвечать за свои поступки. Напрасно убил человека.
— Он совсем сломлен. Ты видел его и знаешь, что он не в себе. Тебе приятно быть винтиком в системе, которая вот так перемалывает людей?
— В том, что Ильяз очутился за решеткой, виноват только один человек — сам Ильяз. Напрасно он украл сейф. Напрасно он убил человека.
— Тюрьмы должны лишать преступников свободы, а не убивать их изнутри.
— Я все понимаю. У тебя потребность перевалить вину на кого-то другого. Но изображать из себя ангела мщения глупо.
— Что ты имеешь в виду?
— Не «что», а «кого». Тебя.
— Ты что же, обвиняешь меня в том, что я превращаю эмоции в действие?
— Элизабет, все дело именно в твоих действиях, поступках, из-за которых погибают другие.
— Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой.
Фрёлик расхохотался.
— Что тут смешного?
— Твоя напыщенная чушь. — Он передразнил ее: — «Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой!» И в то же время именно ты попросила Ильяза и родного брата украсть картину, чтобы потом заново продать ее Нарвесену! А теперь ты, из-за которой все началось, утверждаешь, что не несешь ответственности ни за кого, кроме себя?
Элизабет не ответила, только покосилась на него. Они снова зашагали молча, бок о бок. Франк Фрёлик первым нарушил молчание:
— Я знаю, когда Ильяза посадили, ты решила повременить с продажей картины, но потом передумала и решила снова продать ее Нарвесену, не делясь с остальными. Почему?
Она промолчала.
— Насколько я понял, вы с Мерете Саннмо сговорились в ту ноябрьскую ночь, когда она поехала с твоим братом и его дружками в порт. Когда они стали свидетелями убийства.
Элизабет остановилась. Фрёлик продолжил:
— Я проснулся, когда ты разговаривала по телефону. Тебе звонила Мерете. Представляю, что она пережила, когда у нее на глазах забили насмерть охранника. Но как тебе удалось заставить ее выдать полиции остальных?
— Ты не прав, — отрезала Элизабет. — Интересно, что ты обо мне думаешь? — Ее синие глаза сверкнули. — Мерете была глупой коровой! Зачем мне просить ее доносить на родного брата? Мне она позвонила уже после того, как настучала в полицию. Она звонила, чтобы рассказать о том, что она сделала, чтобы я ее пожалела! Уже одно это говорит о том, какая она идиотка. А ведь раньше она без конца приставала к Юнни, просила, чтобы ее тоже взяли на дело. От таких вещей она просто ловила кайф. Когда наконец ее взяли и все пошло как пошло, она поняла, что жизнь — суровая штука. И не нашла ничего лучшего, как позвонить копам и рассказать, что случилось!
— Может быть, она хотела, чтобы кто-нибудь помог умирающему? — тихо возразил Франк Фрёлик. — Он ведь лежал на земле в луже крови.
— Ну и промолчала бы, а она заложила всех, кто участвовал в деле — всех, разумеется, кроме себя! Вот мне и пришлось вступиться за брата. Но тебе ведь это и так известно, да?
