Шарль приподнялся, но боль отбросила его обратно на подушку. Сжав зубы в бессильной злобе, он снова овладел собой. Взглянув на Алена, Шарль медленно проговорил:
– Позволил? Ну что ты, нет… Этот подонок был слишком труслив… Он, скорее, залез бы в мышиную нору, чем покончил с собой… Ты что, так и не понял, мой бедный недоумок? Я сам его пристрелил!
Мари разразилась рыданиями, а четверо молодых людей застыли на месте. Тишина становилась невыносимой. И вдруг Ален бросился к Шарлю, он хотел ударить его, но Винсен успел встать у него на пути. Сцепившись, они рухнули и, толкнув кровать, покатились по полу.
Шум газонокосилки потревожил беспокойный сон Клары. С каких это пор садовник берется за работу на рассвете? Перевернувшись на бок, она посмотрела на часы: девять. Клара тут же все вспомнила и едва не закричала. Вчера Готье ввел ей эти ужасные транквилизаторы, и она просто свалилась с ног. Не спеша, как и рекомендовал ее лечащий врач, Клара поднялась с постели, надела халат, туфли и вышла из спальни.
С первого этажа не доносилось ни звука. Мари, наверное, повезла Сирила и Лею в школу, а горничная отправилась на рынок: Бог знает, что она там покупает, ей никто ничего не заказывал. Но меню меньше всего сейчас заботило Клару, ведь скоро семейные застолья превратятся в сведение счетов, и никто не будет обращать внимания на еду.
Спустившись по лестнице, Клара не чувствовала ни одышки, ни болей, организм работал исправно, – у нее поразительное для ее лет здоровье. Какая чудовищная пытка – пережить своего младшего сына.
На кухне никого не было, но для нее был оставлен завтрак. Рядом с чашкой лежала записка от Винсена.
«Я заеду за тобой в десять и отвезу в больницу. Папа в коме. Готье требует, чтобы ты приняла лекарства. Мы тебя любим».
На глазах у Клары выступили слезы, она сердито смахнула их тыльной стороной ладони. Держаться – сейчас и всегда! Спасти все, что еще можно спасти. Защитить тех, кого любит.
– Сегодня я, наверное, не поеду с вами…
От голоса Мадлен Клара вздрогнула и обернулась, она смотрела на невестку без всякого снисхождения, готовая отразить удар. Что такого удалось узнать Мадлен, пока она спала, оглушенная снотворным?
– Шарлю ведь уже все равно, он никого не узнает… – добавила Мадлен. – Знаете, бедняжка моя, Готье не питает оптимизма…
«Бедняжка»? Клара расправила плечи.
– Будьте любезны впредь называть меня Кларой, – сухо проговорила она. – А прогноз Готье мне известен. И всех этих чертовых врачей тоже!
Мадлен тихо опустила голову.
– До сих пор не пойму, как такое могло случиться… Шарль ведь никогда не был рассеянным…
Она уже сотый раз повторяла это, но раз повторяла, значит, не изменила настроя относительно Шарля. После смерти Эдуарда Мадлен уважала своего деверя как главу семьи и теперь, похоже, испытывала какую-то горечь при мысли, что потеряет его. Стало быть, ей ничего не известно, никто ей ничего не говорил.
Клара со вздохом поставила чайник. Внуки будут оберегать ее и Мадлен, держать их в стороне. Клара была уверена, что теперь они знают всю правду. Клара догадывалась какую. Когда вчера Готье вошел в свой кабинет, где Клара и Мадлен ждали уже несколько часов, на нем не было лица. Помертвевший, будто встретил черта, Готье объявил, что Шарль впал в кому, но это не объясняло его бледности и угрюмого молчания, и он тщетно пытался скрыть свое отчаяние. Стиснув зубы, Готье отвез их на авеню Малахов, сделал бабушке укол, а потом уехал.
Наливая воду для кофе, Клара бессознательно вдохнула запах арабики. Ноша, которую передавал ей Шарль, была невыносимо тяжела, и Клару пугало это.
Хватит ли ей сил в ее возрасте не дать семье разлететься на куски?
– Куда все подевались? – устало спросила она.
– Винсен рано утром уехал в Валь-де-Грас, Мари повезла детей в школу, она была в ужасном состоянии, а Алена я сегодня вообще не видела.
Ален никогда не залеживался в постели, и худшие опасения Клары подтвердились.
– Выпью кофе у себя, – сказала она, ставя все на поднос.
Надо поскорее одеться.
– Вы уверены, что справитесь без меня?
Заботливость Мадлен раздражала ее. Уже в дверях Клара обернулась и странно посмотрела на невестку.
– Абсолютно уверена, – медленно проговорила она и вышла.
Мари не могла сосредоточиться на работе, не могла и пяти минут высидеть на одном месте. Было еще утро, а она ушла из конторы Морвана-Мейера. Поймав такси, она долго не могла решить, какой же адрес назвать. Возвращаться в больницу было бессмысленно: Готье сообщил по телефону, что Шарль без сознания, в глубокой коме. В итоге Мари вернулась на авеню Малахов и, проскользнув мимо маленькой гостиной, где мать вышивала очередную салфетку, поднялась прямо в комнату Алена.
Брат сидел на подоконнике у открытого окна. Погруженный в свои мысли, он с неподвижным лицом смотрел на сад невидящими глазами. Мари вспомнила, что Ален уже лет десять не был в Париже и теперь, наверное, вспоминал детство и юность. Как они, вернувшись из коллежа и лицея, полдничали, а перед этим обязательно мыли руки, как играли в крокет на лужайке, как Винсен делал за всех домашние задания по математике. Уютная вселенная, в которой не было трагедий. Повернувшись к сестре, Ален строго посмотрел на нее. Вчера, чтобы усмирить его, Даниэль пришел на помощь Винсену. В этой потасовке Готье охранял Шарля, капельницы, электроды, – врачебный долг был прежде всего, – а потом, разозлившись, выгнал всех из палаты.
– Ты завтракал? – сдавленным голосом спросила она.
Удивленный таким ничтожным вопросом, он пожал плечами.
– Тогда пойдем со мной, ты ведь и вчера ничего не ел… Знаешь, утром дети искали тебя.
На самом деле она вернула их, когда они бежали в комнату обожаемого Алена, и обещала, что до ужина он никуда не денется. Только этого нельзя было знать наверняка.
– Ну, хотя бы чашечку кофе, – не отступала она. Неожиданно Ален спрыгнул с подоконника. Он был в белой рубашке с расстегнутым воротником, черных брюках и мокасинах. Загорелый и стройный, он кому угодно мог понравиться, и Мари вдруг удивилась, почему это он живет в Валлонге один, как отшельник. Подойдя к сестре, Ален взял ее за плечи и пристально посмотрел в глаза.
– Мари, – строго спросил он, – и ты можешь с этим смириться?
Она пыталась высвободиться, ей в последнюю очередь хотелось говорить об этом, но Ален усилил хватку.
– Так ты можешь?
– Не в том дело! Все уже произошло. Хочешь ты того или нет, Ален. Историю не переделать…
– Но ты веришь тому, что он сказал?
– Да… Вынуждена!
– Почему?
– В таком состоянии Шарль не может лгать.
В ее голосе зазвучали слезы, и она с трудом сглотнула. Мысль о том, что Шарль умирает, затмевала все остальное, но в этом она не могла признаться брату. Как не могла рассказать о глубоком сильном чувстве к человеку, которого ее брат недолюбливал, а теперь и просто ненавидел.
