В то время как колесо войны неумолимо раскручивалось, император проводил время за сочинением стихов и наблюдением за птицами, а задача заставить своего мужа сохранить корону Мексики тяжким грузом упала на плечи Карлоты. Армия Соединенных Штатов, несмотря на требования империи, больше не пыталась даже изображать нейтралитет вдоль границы Рио-Гранде, а партизаны постоянно донимали французские войска своими молниеносными рейдами.
Маршал Базен, орудие Наполеона в Мексике, настаивал, что надо бросить и Мексику и Максимилиана, но Наполеон выжидал. Идиллическая жизнь в Куэрнаваке внушила Максимилиану ложное ощущение безопасности, из которого он был грубо выдернут. Куда бы он ни повернулся, императора встречало предательство. Его новые друзья, французы и мексиканцы, либо были отозваны во Францию, либо изгнаны, а мексиканский климат сгубил его самого преданного и знающего союзника, Лангле, который внезапно умер от сердечного приступа.
Аманда получила от Карлоты, все еще находившейся в Куэрнаваке, несколько писем — жалостливые карикатуры ее обычного убедительного стиля. Карлота писала о простых, повседневных вещах: о колибри, сидящих на ветке дурмана под ее окном; о редких бабочках, пойманных для коллекции Биллимека; о том, как ее любимая фрейлина, дочь старого Гутиэреса, пыталась научить ее играть хабанеру на мандолине. Она также присутствовала на мессе по ее бабке в соборе в Куэрнаваке, где прихожанами были в основном индейцы, «у которых, возможно, и не хватало кринолинов, но в сердце они более религиозны, чем другие люди, и по крайней мере знают, как молиться…»
Максимилиан, все еще занятый в столице, отчаянно пытался организовать мексиканскую армию при вялой поддержке Базена. Алберт ван дер Смиссен, чье имя было связано с Карлотой, когда он утешал юную императрицу после смерти ее отца, вступил в полк генерала Туна на севере, чтобы строить новую линию обороны вокруг Сан-Луис-Потоси. Ван дер Смиссен предупреждал императора, что бельгийцы находятся на грани мятежа.
Слухи быстро распространялись, и к концу мая, когда Карлота вернулась в Мехико для своего первого публичного появления на празднике Тела Христова, она намеренно надела белый кринолин, покрытый бриллиантами, чтобы опровергнуть сплетню, будто она отправила свои драгоценности для сохранности в Англию. Никакой вымысел не казался теперь слишком фантастичным, чтобы в него поверили; к тому же каждый второй человек в столице был шпионом. Коренное население жило в страхе и неуверенности, а среди европейцев вслед за новостями из штата Сонора распространилась паника. Город Эрмосильо захватили мятежники, и каждый из тридцати семи живших там французов был убит. Протест против маршала Базена оказался столь горяч, что он несколько дней не отваживался выйти на улицу, и даже в самых отдаленных районах страны стало известно, что силы императора истощаются.
— Мы победили! — ликовал Рамон, ударяя кулаком в ладонь и радостно улыбаясь. — Французам не хватает людей и припасов…
— А нам хватает? — сухо перебил его Рафаэль. Он сидел под холодным дождем, вода капала с широких полей его шляпы в побитую оловянную кружку, в которой оставалось немного горького кофе. Что ж, по крайней мере горячий и согревает изнутри.
Рамон бросил на него быстрый взгляд.
— Думаете, мы победим, Эль Леон?
— Si, но еще не победили, дружище.
— Скоро победим?
— Может быть, через год. — Заметив испуг на лице юноши, Рафаэль рассмеялся. — А ты думал, они уйдут и отправятся домой? Не все так просто.
Рамон ссутулился у глинобитной стены полусожженной хибары, от которой остались только куски соломенной крыши и закопченные осыпающиеся стены. По крайней мере это могло послужить хоть каким-то укрытием от внезапной весенней бури.
— Что вы будете делать, когда снова наступит мир? — небрежно спросил Рамон, поднимая глаза. Эль Леон задумчиво смотрел на далекие горы; золотые глаза его затуманились от воспоминаний, и юноша пожалел о своем вопросе, слишком поздно вспомнив об Аманде.
Боев было так много, а времени так мало, что вначале никак не получалось послать Аманде весточку. А потом пришло письмо из Каса-де-Леон, которое ясно дало понять Рафаэлю, что сейчас она хочет остаться с Фелипе, так как решила предпочесть жизнь в роскоши жизни жены объявленного вне закона хуариста. Как непредсказуемы женщины! Рафаэль вспомнил, как Аманда цеплялась за него, умоляя взять с собой. Что ж, проще взять то, что доступно, чем ждать. Должно быть, он все-таки был прав тогда, предположив, что она по своей воле вышла замуж за Фелипе. Разве теперь она не доказала это? Ее письмо было холодным, решительным и… К черту этот назойливый образ Фелипе, обнимающего Аманду ночью и занимающегося с ней любовью…
Рафаэль решительно заставил свои мысли сойти с давно проторенного пути, молча проклиная брата и женщину, которую начал любить. Каким же он был дураком! Острая боль пронзила его руку, и Рафаэль, удивленно посмотрев вниз, обнаружил, что смял в руке оловянную кружку так, что острые металлические края вонзились в его ладонь. Резко вскочив на ноги, он швырнул покореженную кружку, и она запрыгала по каменистой земле. Яркие капли крови оросили его рубашку и брюки.
— Вы поранились, — спокойно заметил Рамон и, не дожидаясь возражений, перевязал руку Рафаэля. Забавно, но боль на самом деле помогла облегчить его душевную агонию!
Рафаэль покорно позволил юноше промыть и забинтовать порез. Довольно скоро дождь прекратился и выглянуло солнце, обжигая землю и высушивая дорогу. Лошади и люди снова двинулись усталым строем. Нападай и беги, изнуряй французов и иди дальше, снова и снова. Дни и недели давно смешались в бесконечное мутное пятно. Успех был близок, Рафаэль почти чувствовал его и стремился к нему с мрачной решимостью.
Весна плавно перетекла в лето, и дожди превратили дороги в непроходимые болота, жадно засасывающие повозки и лошадей. В штате Нуэво-Леон французы в очередной раз сдали Монтеррей, но Базен не упомянул императору, что потеря Монтеррея, с его богатым, занимающимся коммерцией населением, будет означать потерю семи миллионов песо для и без того обедневшей мексиканской казны. Максимилиан лежал в лихорадке в Чапультепеке, но поднялся, чтобы сопровождать Карлоту на первом этапе ее путешествия в Европу. Императрица выиграла битву с императором против отречения, и Макс позволил ей вернуться во Францию, чтобы умолять Наполеона. Последнюю ночь они провели вместе в Чапультепеке, и в четыре часа утра девятого июля кортеж из карет, колясок и груженных сундуками повозок отправился в путь под охраной отряда императорской кавалерии.
Когда процессия растянулась по плато, солнце уже поднималось за вулканом Попокатепетль. Это был один из тех прозрачных, ярких мексиканских рассветов, что так вдохновляют поэтов и художников. Ряды кактусов, омытые недавними дождями, блестели серебром в утреннем свете, а маисовые поля превращались в колышущиеся ленты золота, но для Макса и Карлоты эта красота поблекла, потому что их глаза были затуманены слезами. Когда они расстались в Ахотле, маленькой деревушке в двадцати милях от столицы, Макс совершенно потерял самообладание, и его пришлось поддерживать, чтобы он мог добраться до кареты.
