Книга Вилла Бель-Летра - Алан Черчесов

Мизантроп — это альтруист, у которого сдали нервы.

Ж.-М. Расьоль (в разговоре)

Остаток дня, включая ночь, прошел под знаком Адрианы. На обеде она уплетала за милую душу, словно от ее анорексии не осталось и следа. Расьоль на нее с опаской поглядывал и заметно нервничал. Произошедшая с ним перемена озадачивала: расположение духа у француза с утра явно ухудшилось. Адриана без умолку болтала и задавала бестактные вопросы, вроде того, что это у Дарси со лбом? Суворов еще раз поведал обкатанную вчера байку, однако на любовницу Жан-Марка она не произвела впечатления.

— На вашем месте я бы изобрела что-либо более реалистичное, — сказала она. — Например, что Оскар бодался на станции с электричкой. Или что во время купания на него исподтишка накинулся буек. Не думала, Георгий, что вам доставляет радость морочить голову девушке. Мы ведь с вами друзья? Держу пари, здесь не обошлось без женщины…

Облизнув взбитые сливки с ложки и не выпуская изо рта серебряный черенок, она беззастенчиво наблюдала за их смущенными лицами.

— Ты бы окоротила язычок, — глухо посоветовал Расьоль. — Как-никак находишься в приличном обществе.

Адриана уставилась на него в изумлении:

— У тебя что, Жан-Марк, проблемы с речью? Не сходить ли тебе к логопеду? Я тебя прямо не узнаю. Куда подевалась твоя язвительная находчивость? У него такой вид, будто он с утра стоял на коленях перед распятием. Что тут, собственно говоря, происходит? Может, я не ко времени?

— Может быть, — отрезал Расьоль.

У Суворова отвисла челюсть. Дарси клюнул салфетку и прикрыл ладонью глаза. Вошедшая с подносом Гертруда, споткнувшись, сбила шаг и укоризненно поглядела на гостью.

— Вот как? — Адриана закурила и выдохнула дым Расьолю в физиономию. — Самое время, пупсик, поворковать. Заодно полюбуешься на подарок, что я привезла тебе из Парижа.

Не дожидаясь, когда Жан-Марк встанет из-за стола, она размазала недокуренную сигарету по пепельнице и, покачивая бедрами, вышла из столовой вон.

— Кураж, приятель, — шепнул Суворов Расьолю и подморгнул. Француз допил кофе, снял с носа очки, протер их платочком, водрузил на место и, сжав в ниточку губы, понурый, отправился на судилище. Где-то далеко покашлял робко гром, но солнце снаружи все так же нещадно палило, заливая ярким светом окно. Тени от стен сделались четче и суше. Тяготясь духотой, Суворов предложил:

— Может, пройдемся по парку, коллега? По-моему, наше присутствие здесь ни к чему. Полагаю, даже если мы поспешим, увертюра спектакля грянет ударными прежде, чем мы убежим на галерку.

— Согласен, — Дарси быстро поднялся. — Только схожу за бейсболкой.

Пока его не было, кухарка собрала посуду, смахнула крошки со стола и двинулась к выходу. Суворов позвал ее спину:

— Гертруда! У вас паук на ноге!

Выдержка прислуги заслуживала восхищения: она даже не осеклась. Можно подумать, что и вправду туга на ухо. Интересно, сколько ей пришлось репетировать роль?..

Дарси вернулся озабоченным:

— Знаете, Георгий, лучше с прогулкой повременить: похоже, у них назревает скандал. Не хотелось бы этих двоих так вот бросать…

Визгливые крики Адрианы перемежались звериным рычанием. В равной степени рык мог исходить как от подруги Расьоля, заполняющей этим припевом паузы в партии, так и от самого француза, сознательно избравшего экзотический способ ответа на затянувшуюся истерику дамы сердца. В любом случае наличие хищника в доме не вызывало сомнений. Работать, спать, читать или предаваться праздным мечтаниям в такой обстановке было немыслимо, невзирая на то что с поры незадачливого купания в озере у Суворова были заложены уши: он слышал как бы из-под тумана — непрерывного, тихого гула, бродившего у него в голове перевалчатой поступью. Отложив в сторону ксерокопию свидетельских показаний Пенроуза о дуэли («Пуля сбила фуражку с Фабьена и вонзилась в дерево позади. Ответный выстрел произведен был незамедлительно, как если бы Гектор хотел отмахнуться своим пистолетом от перенесенной счастливо опасности, а оттого — небрежно. Горчаков хохотнул, побледнел и закашлялся. Я собрал их оружие в короб: поединок был кончен. Потом пошли пить вино. Эпизод оказался достаточно вялым…»), ругаясь сквозь зубы, Суворов направился в ванную. Набрав воды по самый окоем, он взболтал пену и, не успел сунуть ногу во взбитые им облака, как заслышал звонкий регистр шлепков, спешащих по лестнице вверх. Прибегнув к дедукции, Суворов легко догадался о происхождении звука. Вопрос о том, что колотило по лысине гонкуровского лауреата, оставался открытым недолго — пока Георгий, нацепив халат, не распахнул настежь дверь — как раз в тот момент, когда француз, пригнув череп и сделавшись вдвое меньше обычного, собирался в нее постучать. По взывавшему к помощи взору зритель понял, что и ему предлагается выйти на сцену в качестве действующего лица. Времени на размышления не отводилось: Адриана ворвалась в комнату вслед за преследуемым, отвешивая ему на ходу подзатыльники свернутым в трубку журналом. Мгновенно оценив преимущества мансарды перед своими апартаментами, Расьоль, прирожденный тактик сражений, укрылся за деревянным столбом и, увиливая от ударов, демонстрировал завидную выучку закаленного в побоищах ратоборца. Как потомок военного гения Суворов не мог не отметить, что его юркий коллега держится молодцом и даже пытается время от времени больно лягаться, повергая Адриану в неистовство и вынуждая тем самым растрачивать пыл вхолостую. Дыхание ее стало сбиваться, губы дрожали не в такт ходуном ходившим под майкой грудям, глаза застили слезы. Отчаявшись воздать по заслугам изобретательному врагу, Адриана остановилась, пошарила взглядом по комнате в поисках более действенных средств нападения и отдала предпочтение вазе с цветами. Но тут справедливая бережливость принудила хозяина пожертвовать гостеприимством. Решительно вмешавшись в ход событий, Суворов перехватил на лету руку девушки, по-нудистски дерзко сорвал со своего халата пояс и, требуя взглядом от Расьоля не отсиживаться в тылу, принялся с крестьянской сноровкой вязать из бодливости буйволицы удобную покладистость снопа, которому рыжие волосы мятежницы придавали особое сходство со злаком. Отделавшись парой укусов и несколькими ушибами, Суворов настойчиво склонял ее к объятию, потом изловчился сделать подножку и придавил амазонку к полу коленкой. Между тем воспрянувший Расьоль лишил адрианину футболку кармана и, усевшись по-турецки спиной к плюющейся передовой, сосредоточенно колдовал над трофеем, изготовляя кляп, с явным намерением использовать его в анти-феминистских целях. Огорченная столь подлым проявлением мужской солидарности, любовница громко протестовала, не всегда тщательно подбирая выражения для изъявления своих растревоженных чувств. Оставив из надписи на груди «Только по…», француз свернул вполне, как выяснилось по ходу, независимую лексему «пробуй!» в толстенький кукиш и, по-янычарски скаля зубы, теперь с наслаждением втыкал его в противящиеся насилию уста.