Я знала, что он пытался обмануть меня, но это не имело значения.
Не имело значения, что Священный высший суд Римско-католической церкви собирался отложить аннулирование брака еще на год; не имело значения, что время от времени у него не вставал (на самом деле иногда было приятно просто прижаться друг к другу); не имело значения, что бизнесмен из него вышел никудышный, – мы бы справились. По крайней мере, ни одна из этих вещей не имела для меня значения.
И потом, когда мы вернулись во Флоренцию, он нервничал по поводу strappo. Но я была уверена, что мы созданы друг для друга и что он был готов вот-вот заговорить на эту тему тогда в Бадиа, когда постукивал по intoiiaco на заднике фресок Лодовичи, настолько уверена, что уже собиралась сказать ему это сама. Но что-то меня сдерживало, и я промолчала. И теперь, как атлет, чья роковая ошибка стоила ему выигрыша, я продолжала прокручивать тот момент в своем сознании, снова и снова, когда лежала в постели Сандро, на грязных простынях, и читала «Эмму»,[155]взятую в библиотеке Американской церкви. Я была сыта Италией по горло – под самый подбородок; мне хотелось убежать. Мне нужна была английская природа, нужны были английские фермерские домики и приходы, дружелюбные чудаки вроде мистера Вудхауза, здравомыслящие люди, как семья Вестонов; мне нужен был ясный мир, четко организованный в ряд значимых социальных и космических иерархии.
Я не выходила из дома, не одевалась. Я не мыла голову и не чистила зубы. В доме почти не было еды, так как мы в основном питались в дорогих тратториях и ресторанах, где Сандро всегда оставлял щедрые чаевые официантам, при этом ему практически никогда не приходилось платить за еду по счетам. Но я была не голодна. Мне вполне хватало имевшихся полкило спагетти, пары банок томатной пасты, дюжины яиц и половины батона pane toscano, настолько черствого, что приходилось размачивать его в горячем чае. Зеркало Сандро я развернула лицом к стене, чтобы не видеть себя, когда входила и выходила из спальни. На моем рабочем месте в передней части гостиной все осталось как прежде, и иногда я садилась на оранжевый ящик и играла со своими инструментами; я складывала листы бумаги в тетради при помощи костяного скоросшивателя; я открывала утолки при помощи ножа Opinel; я пропускала кусочки кожи через старую обложку от «Preghiere crisüane», чтобы сделать что-то наподобие коллажа. Я просматривала свои рабочие записи, повторяя процесс реставрации в своем воображении.
Я бы горевала еще дольше, но не могла себе этого позволить. От денег, которые мне дал Сандро, осталось тридцать тысяч лир – меньше двадцати долларов. И конечно же, мой билет «Исландских авиалиний» до Чикаго. К концу недели еда закончилась. Я могла либо… или я могла… я не была уверена, что я могла бы сделать.
В воскресенье вечером, спустя неделю после того, как вернулась из Рима, я пошла на площадь Сан-Пьер Маджиоре. На улицах уже было полно туристов, в основном немцев, несколько японцев. Я купила гамбургер в friggitoria и съела его, стоя под аркой Сан-Пьер, одних из ворот старой средневековой стены. Когда назначали нового епископа (в Средние века), через эти ворота он въезжал в город после того, как проводил ночь в монастыре.
С того места, где я стояла возле арки, я могла смотреть вниз на Борго Пинти – улицу, на которой мы жили с мамой, когда мне было пятнадцать лет, и видела большие двери Санта-Катерины. Я вспомнила слова мадре бадессы, предупреждавшей меня о Сандро: мужчина без сердцевины, без души, без внутреннего стержня. У меня не было опыта любовных отношений. Я не знала, чего можно ожидать. Понятно, что люди не умирают из-за разбитого сердца, но все же я была слегка напугана. Я ждала предсказания. Я хотела, чтобы кто-нибудь мне сказал, что я еще молода, что у меня вся жизнь впереди (хотя у кого иначе?), что через какие-нибудь пару недель я смогу уже ходить на костылях и что через месяц или два буду опять как новенькая. Это именно то, что сказала бы мне мадре бадесса? Я испытала сильное желание, порыв постучать в двери монастыря – как тогда, после ночи любви с Сандро, я постучала, и мадре бадесса, вместо того, чтобы отругать, пригласила в свой кабинет и в свое сердце и дала мне vinsanto и hiscotti ai Prato.
Но я не постучала. Я доела свой гамбургер и пошла на Центральный почтамт, где было столько туристов, что пришлось стоять в очереди в будку для международных переговоров. Я не разговаривала с папой с тех пор, как он переехал в Техас, но у меня в сумке был его номер – вместе с письмами, на которые я не ответила. Я откладывала с ответом, потому что хотела сообщить ему хорошие новости, которые, как я тогда думала, ждали меня прямо за углом. Я всегда представляла, как сначала я напишу, просто чтобы получить удовольствие от написания слов на бумаге; а потом позвоню, чтобы получить удовольствие от возможности громко сказать вслух: «Папа, ты ни за что не догадаешься! Я выхожу замуж. Ты не поверил мне, когда я позвонила тебе под Рождество, ведь так?». Но когда подошла моя очередь, я передумала звонить. Я вернулась в квартиру Сандро и стала читать «Эмму».
Утром – в понедельник утром – я открыла жалюзи на окнах, постирала носки и трусы в раковине и повесила их сушиться. Я сохранила одежду, которую подарил мне Сандро, но заложила драгоценности в ломбарде на площади, где узнала от хозяина, что большинство из них Сандро именно там и приобрел. Все это было очень высокого качества – настоящие этрусские скарабеи, вырезанные из красного сердолика; дорогой нефрит; цепочки и браслеты оказались не серебряными, а из белого восемнадцатикаратного золота; даже часы, выглядевшие совершенно обычными, оказались дорогими. Я унесла из ломбарда девятьсот тысяч лир, почти шестьсот долларов.
Днем я опять поехала в Сертозу. Все было sottosopra, как говорят итальянцы – шиворот-навыворот. Профессор Пануччио, отвечавший за программу реставрации, поругался с аббатом и уехал назад в Istituto Patologia del Libro в Риме. Наконец-то были завезены специальные сточные трубы, которые заказывали еще в январю, но аббат отказался пустить водопроводчиков в склеп, так что они не смогли подсоединить их к системе водоснабжения. Сушильные шкафы, подарок от компании «LG. Farben» из Западной Германии, установили в меньшей из двух трапезных, но не могли подключить их к газопроводу без специальной заявки, на которой должна была стоять подпись аббата. Много студентов-волонтеров уехало, а те, кто остался, работая без руководства, пали духом и не следовали установленным нами процедурам.
У Джулии, медсестры из Стокгольма, в чьи обязанности входило фотографировать книги пред тем, как их отчищали от высохшей грязи, сортировали и разброшюровывали, закончилась фотопленка и не было денег, чтобы купить еще. Она осталась только потому, что была влюблена в Марио, который жил на квартире друга в Скандиччи, но теперь друг возвращался домой из Штатов. Марио, приехавший из Милана, должен был вскоре освободить квартиру… И так далее.
В тот вечер я накормила студентов хорошим ужином в траттории «Мареммана», где мы часто ужинали с Сандро, а на следующее утро – завтраком в Палаццо Даванцати, рядом с бывшим офисом Сандро на третьем этаже. Я объяснила ситуацию Синьору Джорджо Фокачи, Soprintendente del opificio delle piètre dure, бывшему боссу Сандро, и сказала, что я сама все организую, но мне нужно жалованье хотя бы в полмиллиона лир в месяц.
